Воспоминания регулировщицы «Дороги жизни»

Во время Великой Отечест­венной Дорога жизни стала единственной транспортной магистралью через Ладожское озеро, связав блокадный Ленинград со страной. В первые же дни Вера Миловидова попала на Ладогу и стала регулировщицей…

Упрямая память 97-летней Веры Ивановны Роговой бережно хранит в своих кладовых леденящие кровь истории блокадного времени. Парадокс или закономерность: в осаде Ленинград находился 900 дней, после войны минуло 70 лет, но иные счастливые моменты мирной жизни как будто стёрлись. А всё нечеловечески жестокое, что надо бы забыть, как назло, не даёт сердцу блокадницы покоя.— Поначалу мы дежурили на пирсе. Помню, привезли малышей из Ленинграда — у всех в руках игрушки. Посадили их на баржу, красный флаг милосердия вывесили. Небо чистое, самолётов вроде не видно — отправили с Богом. А вскоре волны прибили к берегу гуттаперчевых пупсов и попугаев…

Беседы с ветеранами всегда волнительны. Вспоминая, они каждый раз, вот уже семь десятилетий, переживают события заново. Плачут. И ты плачешь вместе с ними. Вера Ивановна — уникальная женщина. Но не потому, что умеет сдерживать слёзы. Хотя и это дорогого стоит.

Таких блокадников, как Рогова, уже почти не осталось. Живы в основном дети войны. А Вера Ивановна ушла на фронт 22-летней, оставалась на Ладоге до весны 1943-го, закончила войну в Прибалтике. И сегодня — в здравом уме, светлой памяти. Даром что передвигается на коляске.

Ложка в сапоге

— Чувство юмора спасает… Мы и на войне поддерживали друг друга шутками. Регулировщиц на Ладоге называли богинями. А как мы были одеты? Ватные брюки, телогрейка, сверху полушубок, потом маскхалат. Да ещё ремнём подпоясаны. «Какая ты богиня? — подначивала одна девчонка другую. — Нос красный, как свёкла, раздутый, губы толстые, лицо замороженное. Черти, наверное, и те краше».

Вера Ивановна заразительно смеётся. И ты не понимаешь: как это, пройдя через горнило самой страшной войны прошлого столетия, выжив в блокаду, сохранить такое стойкое жизнелюбие?

На Ладоге Верочку Миловидову избрали комсоргом батальона. Она ездила в осаждённый город за членскими билетами, проводила собрания, выпускала боевой листок. И обходила посты на замёрзшей Ладоге.

— Девчонки стояли вдоль всей трассы, как столбики. Сто метров друг от друга. Указывали дорогу, подкладывали брёвна под машины. Командиры частей сверяли свои данные с нашими секретными картами — некоторые мы сами и перерисовывали. А фашисты летали над нами. И при обстреле мы просто падали. Куда ж денешься на голом льду? Хорошо помню бреющий полёт наглого немца. Представляете, стреляет и хохочет… Старшина кричит: «Разбегайтесь!» К счастью, наши всё-таки подбили гада…

В Ленинград в основном везли муку — прямо к хлебозаводу. За рулём полуторок часто сидели вчерашние школьники. Один парень вёз шесть мешков, но машина сломалась — не заводится. И он расплакался, как ребёнок. Порой дети так не рыдали…

Стеклянный взгляд пятилетнего Ванечки, на глазах которого немцы повесили мать, Вере Роговой не забыть никогда. Не уйдёт из памяти и истерзанное тело безымянного солдата. Руки, ноги связаны, во рту — кляп, а на спине вырезанная звезда посыпана солью. А сколько трупов лежало без конечностей! Чтобы выжить, люди ели… людей.

— На Ладоге как зеницу ока берегли «подающий механизм» — ложку. Потеряешь — другую не дадут. Поэтому хранили в сапоге.

Простоять на морозе можно было и пять часов подряд, и сутки. Притом что выдавали девчонкам обычные кожаные сапоги. А портянки они наматывать не умели.

— Мне повезло, — улыбается Вера Ивановна. — Каждый день мы получали «наркомовские» сто грамм, я сливала их во фляжку. А потом выменяла ценную жидкость на подшлемник и сшила из него носки.

Сон на ходу

Спали регулировщицы тут же, на льду. Это потом уже им соорудили «домики», поставив на большие сани палатку.

— Однажды водитель привёз с берега «блондинку» (так мы называли пшённую кашу). Видит: под санями трещина расходится. Он как заорёт: «Черти! Вы сейчас утонете!» Девчонки выскочили как ошпаренные…

Верочка и сама бывала на волосок от смерти. Как-то приехала на Васильевский остров, села в десятый трамвай. Но началась воздушная тревога. Блокадный метроном уже отстукивал зловещее аллегро…

— Вдруг какой-то морячок… выскочил как чёрт из табакерки, схватил меня за шкирятник — и в парадную. В следующую минуту в трамвай влетел снаряд…

Холод, голод. И хронический недосып, который на морозе при минимуме еды переносился совсем тяжело.

— Не поверите, засыпали стоя у стенки, на ходу. Однажды привезли к нам артистов. Хор выводит «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат...». В унисон чирикают воробьи. Начинается капель… После концерта подруга спрашивает: «Ну, как я пела?» — «Валюш, я проспала». Она так обиделась!..

До полного освобождения Ленинграда от блокады оставалось 12 месяцев, но 18 января 1943-го кольцо было прорвано. В том же году Веру Миловидову наградили медалью «За оборону Ленинграда». Вручили, правда, не сразу. Когда всех построили, выяснилось, что её фамилии в списке нет. «А на тебя металла не хватило», — зло пошутила та самая артистка Валя. Слёзы так и брызнули из глаз Верочки…

Мирная жизнь ветерана Роговой умещается в нескольких строках. Вернулись из Германии угнанные немцами младшая сестра и мама. Тяжело заболев в дороге, сестра вскоре умерла. Мама дождалась отдель­ной квартиры, побежала смотреть кухню и на следующий день отошла в мир иной. А Верочка устроилась на завод «Красный химик», встретила там свою судьбу — Ивана Георгиевича и прожила с ним до конца его дней. Несколько лет назад именно Вера Рогова стала прототипом памятника регулировщице на первом километре Дороги жизни. Вот там-то она — настоящая богиня! Без шуток.

Сегодня Вера Ивановна рассказывает о войне правнуку. И не перестаёт удивляться: ни разу за 70 с лишним лет Ладога не замёрзла так, чтобы по льду могли передвигаться тяжело гружённые машины.

— Всем богам, какие есть, молюсь: только бы этот ужас не повторился…