Один бой в апреле 1945-го. Австрия

«Война шла к завершению. В начале апреля 1945 года части нашей армии с боями подходили к окраинам Вены. Многим генералам очень уж хотелось в числе первых войти в столицу Австрии, и бедную пехоту без передышки, днем и ночью, толкали вперед.
Вспоминается, как-то после кошмарного дня только к вечеру наш батальон с боем взял небольшой поселок в дачном предместье Вены и вышел на его окраину.
Пехота, как обычно, занялась своим делом: поиском съестного и устройством своего рубежа. Командный пункт батальона перебрался сюда же, в один из дачных домиков в центре. Связисты только успели подключить связь со штабом полка, как раздался звонок — требовали комбата. Из разговора со штабом сразу стало понятно, что нашим продвижением за день в штабе полка недовольны. Батальон должен был выйти на автостраду Будапешт — Вена, но…


Через некоторое время звонок повторился, требования были настойчивы. Как ни пытался комбат убедить командование полка, что до трассы ещё далеко, что его соседи справа отстают, боеприпасы не подвезены, солдаты не кормлены — ничего не помогло.
Под конец разговора, не скрывая злости, выпалил: „Все понял, иду в роту к Симанову“, — и бросил трубку. (Симановская рота была объединенной из трех и единственной в батальоне.)
Излив зло в адрес полкового начальства, комбат настрого мне наказал: „Если ещё будут мне надоедать, — передай, что ушел к Симанову на передовую“, — а сам тут же лег отдохнуть, предупредив, чтобы его разбудили с приходом кухни. Позднее был ещё звонок из штаба, но комбата „на месте“ не было.
Однако отдохнуть бедняге не довелось. Вскоре к нам на КП вломилась целая ватага (человек 10). Добрая половина — старшие офицеры и охрана. Некоторых я знал в лицо. Это были ПНШ-2, начальник связи полка и три сержанта из разведвзвода.
Уже по тому, как они себя повели, я сразу понял: все, пропали, добра не жди. Полковник из штаба дивизии угрожающим тоном орал на комбата: „Негодяй, лежишь тут у самой дороги и не соизволишь выйти и осмотреться. Так недолго и проспать свою голову“. Бабчинский В.С. — боевой офицер, кавалер трех орденов, трижды раненый — стоял перед полковником как провинившийся солдат.

Приказали немедленно сматывать удочки (связь) и переходить на КП Симанова. Ночь была темная, не видно ни зги, место незнакомое. Связист пошел впереди, держа в руке кабель ротной связи, а остальные гуськом за ним. Пройдя в кромешной темноте каким-то парком метров 300, наткнулись на КП роты.
Это тоже был небольшой дачный домик с лужайкой и садом. Начальство зашло в дом, а наш брат — солдатня — обосновался на лужайке прикурнуть. Ночь была теплой, кругом цвели яблони, запах бесподобный, но ничто не радовало душу, хотелось спать и есть. Кто-то сообщил, что едет кухня.
Действительно, к нам из темноты стали понемногу собираться солдаты симановской роты, обросшие, грязные, в заскорузлых шинелях. Смотреть на них было как-то жутковато. Набралось всех около пяти десятков. Со стороны я сам себя не видел, но думаю, что мало, чем отличался от остальных.
Все с нетерпением ждали приезда кухни, а на душе у каждого затаилась тревога. Появился Симанов, нервный, дерганый, собрал солдат в кучу. Затем вышел Бабчинский, поздоровался с солдатами, сказал несколько слов благодарности за ратные дела прошедшего дня. Затем коротко поставил задачу.
Батальону до рассвета предстоит совершить пятикилометровый бросок, выйти на автостраду Будапешт — Вена и занять оборону до прихода подкрепления. Действуем немедленно, ждать кухню нет времени. Ропот недовольства тихой волной прошел по толпе и стих, только были слышны отдельные безадресные матерки. Было три часа ночи.


Разделившись на три группы, батальон двинулся в сторону противника, который действительно отошел. Но куда и насколько, сейчас интересовало всех. Головную группу возглавил Бабчинский вместе со своей капеллой.
Выйдя из поселка, первые полчаса шли яблоневым садом, которому, казалось, не будет конца. Яблони в цвету, а воздух напоен ароматом. Но всему, оказывается, есть предел. Сад закончился, вышли в открытое поле, заметнее стало светлее. Здесь, на обочине дороги сделали первую остановку. Комбат собрал всех подружнее, спокойно и подробно растолковал, как нужно действовать дальше.
Ночь заметно отступала, но окрестность из-за тумана еще плохо просматривалась. Миновав открытое поле, спустились в низину и продвигались по ней сравнительно долго. По времени мы уже должны были выйти на проселочную дорогу, от которой по карте до нашей цели оставалось около километра.
Впереди что-то обозначилось вроде темнеющей полосы. Направляющие приняли ее за ожидаемый ориентир и устремились вперед. Неожиданно совсем близко в тишине раздался внушительный окрик. В тот же миг ракета осветила окружающее поле. Батальон стал виден, как на ладошке.
К нашему счастью, немцы поздно нас заметили. Расстояние до окопов было не более 40-50 метров. Наверное, инстинкт самосохранения и отсутствие выбора подсказали солдату: не ложись, не теряй время — погибнешь. А главное — своевременная команда: „Братцы, вперед!“, — как хлыстом подстегнула и отрезвила от шока солдат.


Рота в считанные секунды развернулась по фронту и кинулась в атаку со страшным криком: „Ура!“ Страх — мороз по коже, волосы дыбом — понес тебя вместе со всеми. Бежишь, орешь и не чувствуешь не только ног, но и самого себя.
Не столько было огня, сколько наделали шуму. Немцы рассыпались в тумане, как воронье. Удача атаки взбудоражила солдат так, что некоторых, увлекшихся преследованием, пришлось останавливать. У нас была другая задача.
Офицерам стоило определенного труда собрать всех вместе. Многие увлеклись поиском трофеев, рылись в брошенных ранцах в надежде что-нибудь поесть и небезуспешно. Дальнейший путь был свободен. Одолели его, казалось, в считанные минуты, на одном дыхании, как бросок.
Вот она, долгожданная автострада: широченная, прямая как стрела и совершенно пустая. Все были страшно измучены, но еще нужно было окопаться.
Не прошло и пяти минут, как с противоположной стороны шоссе в наши объятия влетели три мотоцикла. Все подумали — немцы. Когда разобрались, оказалось, что это была механизированная разведка передовых частей 2-го Украинского фронта. Узнав, что мы с 3-го Украинского, мотоциклисты поспешили обратно, предупредив: „Скоро подойдет наша пехота — не стреляйте“.
Только после их отъезда Бабчинский как бы очнулся, поспешно приказал радисту связаться с оставшимся на КП Симанова заместителем командира дивизии полковником Бирюковым и доложил о выполнении приказа. Последний пообещал подкрепление и поторопить кухню. Многие из нас, лежавших тогда на автостраде, и не подозревали, что самое худшее ещё впереди.

С рассветом чувство тревоги заметно обострилось. Ночная темнота нас больше не скрывала, хотя дальний горизонт все ещё был в дымке. Наша оборона представляла собой развернувшуюся полукругом цепь из еле копошившихся на поле мертвецки уставших солдат.
Бабчинский вместе с Симановым метались по переднему краю, расставляли на удобные позиции расчеты станковых пулеметов (их было 2) и ПТР (их — 3). С грубой руганью будили уснувших солдат и заставляли их лучше окапываться. Однако, страшная усталость, сон и голод оказались сильнее их возможностей. Казалось, разверзнись небеса, — солдат не встрепенется, не взмолится. Ничто его не поднимет.
Но, оказывается, есть ещё сила, способная поднять даже полуживого — это человеческий страх перед смертельной опасностью. Внезапно возникший отдаленный шум, а вернее всего, как бы приглушенный гул моторов, подобно молнии ударил в сознание полусонных солдат. Танки.
Пехота встрепенулась и с невероятной поспешностью принялась окапываться. Воистину сказано: „Гром не грянет, мужик не перекрестится“.
Гул нарастал, и ни у кого уже не было сомнений. Вскоре на горизонте (на автостраде) показались танки. Все усиленно зарывались в землю, а комбат с местом для КП еще не определился (мы, связисты — атрибуты КП), вернее, ему было не до нас.

В это время я уже был стреляный воробей. Трижды побывал в госпиталях и не раз в подобных ситуациях. Интуитивно понимал: в кювете автострады делать нечего.
Примерно в 50 метрах от трассы приметил воронку от небольшой авиабомбы диаметром не более двух метров. Здесь определил радистов, а сам мотался на виду у комбата на случай экстренной связи со штабом полка.
Танки, не дойдя до нашего переднего края примерно метров 400, стали разворачиваться влево по фронту. Теперь их можно было посчитать. Один, два, три, пока вроде бы все, и почему-то на душе немного полегчало.
Танки, развернувшись как бы для атаки, почему-то остановились. Почти следом за ними на шоссе показалась вторая колонна тоже из трех танков. Они продвинулись в том же направлении, но ещё левее и остановились.
Через считанные минуты несколько грузовых автомашин колонной помчались на полном ходу в нашу сторону. Наша пехота себя пока не выдавала. Происходящее перед нами накатывалось так стремительно, что трудно было предугадать, что же будет через пару минут.
Ещё какой-то миг, и машины, преодолев расстояние, оказались, что называется, под самым носом. Наконец, наша оборона, как по команде, открыла довольно дружный огонь. С первыми пулеметными очередями машины резко затормозили и разметались по кюветам.
До сотни немецкой пехоты высыпалось по обеим сторонам дороги. Не залегая, развернулись и с устрашающим воплем пошли на сближение, поливая нашу оборону бесприцельным огнем. Пожалуй, это был самый неприятный психологический момент. Поневоле озноб вздыбил не только волосы, но и рубашку на спине. Никто не предвидел такого начала. Но ребята — молодцы, не дрогнули.

Ощетинившись ответным, более прицельным огнем, заставили противника залечь. А это уже своеобразный психологический перелом, страх проходил. В душе зарождалась надежда: авось и на сей раз пронесет беду стороной.
Танки, на минуту выпавшие из внимания, не заставили себя долго ждать. Уже первые снаряды корчевали нашу оборону. После двух-трех залпов танки двинулись вперед и через считанные минуты уже сминали левый фланг нашей обороны, и он дрогнул. Небольшая группа солдат не выдержала, побежала через трассу на нашу сторону.
К счастью, волна паники не покатилась дальше. На нашей стороне дороги вместе с солдатами был комбат. Это остановило бегущих. Паника — это дрянь страшная, она чаще всего и губит.
С наступлением танков пехота противника снова предприняла атаку, но не так решительно. А вот ребятам за дорогой на левом фланге не повезло, они были основательно потрепаны.
Не могу представить, чем все это могло закончиться, если бы ПТРовцам не удалось повредить один танк. Танк и машина горели, дым, как назло, стелился в нашу сторону.
Неожиданно со стороны нашего тыла раздались артиллерийские залпы. Били по танкам через наши головы. Оглянувшись, мы увидели в сотне метров от нас, а может, и меньше, у дороги, лихорадочно работавшие два расчета противотанковых пушек. Они и решили судьбу двух оставшихся танков.

Немецкая пехота с потерями откатилась за дымящиеся машины. Преследовать их никто и не помышлял. Все стихло. Вскоре стрельба возобновилась уже в отдалении за автострадой. Это немцы наткнулись на передовые подразделения 2-го Украинского фронта.
В этом непродолжительном бою наш батальон потерял больше трети своего состава. Здесь закончил свой путь капитан Симанов. Примерно через пару часов нас сменил 2-й батальон нашего полка. Одновременно с ним пришла и долгожданная кухня. Она остановилась в полукилометре в кустарнике около небольшого ручейка.
Здесь мы умылись, подкрепились, как следует, и заснули мертвецким сном. А вокруг буйствовала весна сорок пятого, ласково светило солнышко, все цвело и зеленело.»- из воспоминаний Г.Т.Овчинникова, старшины (помкомвзвода) 3-го батальона 21-го гвардейского воздушно-десантного Венского полка 7-й гвардейской Черкасской воздушно-десантной дивизии 20-го корпуса 3-го Украинского фронта. Был трижды ранен. Награжден орденами Красной Звезды, Славы III степени, Отечественной войны I степени, двумя медалями «За боевые заслуги», медалями за взятие Будапешта и Вены.

Овчинников Григорий Тимофеевич