Как в СССР боролись с продажной любовью

С приходом советской власти в стране началась масштабная борьба с тем, что считалось отголосками буржуазного прошлого. Под удар попала и одна из самых устойчивых форм человеческих отношений — та, о которой официально не говорили, но которую не удавалось искоренить ни указами, ни репрессиями.

Несмотря на грозные речи, статьи в газетах и стремление выстроить общество на принципах идеологической чистоты, в тени лозунгов продолжала существовать своя реальность, а продажная любовь только процветала.

Как революция боролась с рынком любви

Жрицы любви в первые годы советской власти.

Сразу после революции в стране развернулась масштабная кампания против всего, что противоречило представлениям новой власти о морали. Под удар попала и продажная любовь, оказавшаяся несовместимой с задачами построения социализма. Руководители большевистской партии открыто заявляли: страсть, особенно в её «порочной» форме, мешает делу революции.

Ленин требовал жёстких мер, не стесняясь в выражениях, и видел прямую угрозу в женщинах, которых называли «развращающими солдат». Его соратник Дзержинский придерживался похожих взглядов. Но, несмотря на радикальные приказы, улицы по-прежнему жили своей жизнью. Люди, измотанные годами войны и лишений, искали простых радостей.

На фоне жёсткой политики по отношению к уличной любви возникло альтернативное направление — не менее идеологизированное, но с другим подходом. Нарком социального обеспечения Александра Колонтай настаивала, что для рабочего класса не имеет значения, насколько длительной и оформленной является связь между мужчиной и женщиной. Под предлогом борьбы с буржуазной моралью в обществе стали продвигать свободные отношения, которые, как предполагалось, должны были заменить «порочную» близость.

Принуждение к любви было поставлено на широкую ногу.

На деле же происходила другая история: молодых девушек использовали в интересах «пролетарской любви». Комсомолок подталкивали к участию в «свободных отношениях», где отказывать было нельзя — иначе грозило общественное осуждение. Это подавалось как новая форма личной свободы, но на самом деле скрывало принуждение, которое воспринималось как норма. А ситуация в результате стремительно вышла из-под контроля. Милиция регулярно получала жалобы, разгорались скандалы, и стало понятно: ни одно постановление не может заставить человека чувствовать.

Официально борьба с ночными жрицами не прекращалась, хотя даже на уровне государства никто не ожидал быстрого результата. Профилактории, призванные перевоспитывать женщин, открывались по всей стране, но по-настоящему работал только один — в Ленинграде. Именно там в 1929 году решили продемонстрировать успехи на первомайской демонстрации, выведя колонну женщин, которые, как говорилось, «изменили образ жизни».

Однако дальше этого символического жеста дело не пошло. Во многом потому, что масштабы явления не казались угрожающими — в провинциальных городах речь шла о нескольких десятках женщин, в столицах — о нескольких сотнях. Но главная причина кроется в другом: значительная часть клиентов оказывалась людьми, напрямую связанными с властью. Партийные и хозяйственные руководители, высокопоставленные чиновники пользовались теми же услугами, с которыми формально велась беспощадная борьба. «Поездки в номера» за казённый счёт стали почти обыденным явлением.

Процветающая торговля телом

Комнаты свиданий работали нелегально, но весьма успешно.

Тем временем в городах начали работать «квартиры свиданий» — элитные заведения, где принимали не только иностранных специалистов, но и советских номенклатурщиков. На бумаге такие места объявлялись вне закона, но на деле существовали под прикрытием высокопоставленных покровителей. Рынок снова стал важным игроком, вытеснив на второй план все идеологические установки. Как бы ни пытались очистить чувства от «буржуазной заразы», человеческая природа брала своё — и этот эксперимент закончился поражением.

Слова о равенстве и морали, звучавшие с высоких трибун, были лишь одной стороной советской жизни. За фасадом добродетели и идеологической строгости существовал другой мир — закрытый, но оттого ещё более притягательный. Тогда встречи, которые не вписывались в картину общественного целомудрия, проходили в тайных квартирах, куда доступ имели лишь избранные. Под видом закрытых клубов или объектов спецобслуживания партийной элиты скрывались заведения, в которых актрисы, студентки и даже балерины оказывали влиятельным мужчинам услуги определённого рода.

При этом органы госбезопасности не только следили за этим процессом, но и напрямую в нём участвовали. Получалось замкнутое кольцо: официально рынка любви не существовало, а на деле всё происходило с ведома тех, кто должен был пресекать подобное поведение. Надзор легко превращался в покровительство, а репрессии — в средство контроля. Именно в этом противоречии, где внешняя строгость уживалась с внутренним цинизмом, и проявлялась суть времени.

Рынка любви не было лишь на бумаге.

После войны рынок интимных услуг снова начал зависеть от экономической ситуации. Открыто о нём по-прежнему не говорили, но меры борьбы принимались, причём порой довольно изобретательные. Так, в 1957 году появилось новое правило — никому, кроме постояльцев, нельзя было оставаться в гостиничных номерах после одиннадцати вечера. Для нарушительниц этого запрета общественность изобретала собственные способы воздействия — карикатуры и фамилии в стенгазетах служили скорее рекламой, чем наказанием, и вряд ли могли остановить тех, для кого такая жизнь была осознанным выбором.

С середины пятидесятых всё стало меняться стремительно. Поток иностранных специалистов, дипломатов, туристов и бизнесменов увеличился настолько, что появились валютные ночные феи. С одной стороны — красивая, образованная, часто с высшим образованием, днём преподающая в школе или проектирующая дома, а ночью зарабатывающая в гостиничных холлах и номерах. С другой — система, которая не просто знала об этом, но и охотно использовала таких женщин в своих целях. КГБ вовлекал этих дам в игры разведки, делая их источниками информации или средствами влияния.

Побеждённая мораль

Торговля телом процветала во все времена.

Долгое время существовал негласный запрет на обсуждение подобных тем. Всё изменилось в 1986 году, когда «Московский комсомолец» выпустил очерк под названием «Белый танец». Материал вызвал огромный общественный отклик. Формально журналист осуждал всё, что касалось валютных ночных бабочек, подчеркивая бездуховность и корысть. Однако внимательные читатели обращали внимание не на назидательные фразы, а на цифры и описания — они не оставляли сомнений в том, почему женщины выбирали такую жизнь.

Сапожки, меха, косметика, мебель, даже автомобили — всё то, что большинству казалось недостижимым, для этих женщин становилось доступным. Именно поэтому не осуждение, а зависть стало главным чувством, которое вызывала статья. Ещё больший резонанс вызвала «Интердевочка» — повесть, опубликованная спустя два года. История, в которой изначально был заложен драматический конфликт, превратилась в откровение о другом, недоступном мире.

Сюжет о судьбе женщины, уставшей бороться с бесконечными трудностями, перекрывался описанием достатка, который казался невероятным. Читательницы чаще запоминали не трагедию героини, а суммы, которые она зарабатывала, и сравнивали их с собственными доходами, естественно, не в пользу последних.

Кадр из фильма «Интердевочка».

Последствия не заставили себя ждать. Уже к концу восьмидесятых школьницы и студентки стали мечтать о профессии ночной бабочки. В Риге и Ленинграде, а позже и в Москве, при анонимных опросах эта профессия обгоняла по престижности даже журналистов и дипломатов.

Так закончилась одна из самых странных глав в истории страны, которая стремилась построить идеальное общество, но вынуждена была признать — человек устроен сложнее, чем любые идеологические схемы. Вопреки запретам, страху, стенгазетам и моральным уговорам, рынок любви развивался по собственным законам и правилам. И этот конфликт — между тем, что позволено, и тем, что хочется, — навсегда остался частью того времени.