Необыкновенные фотографии Великой отечественной войны

«Сам я, как и все, смертельно усталый, так и заснул на пороге. Благо дверь успел закрыть, так как стоял сильный мороз», — вспоминал народный артист Владимир Этуш, ветеран войны.

Не могу припомнить хоть одну военную роль Этуша. Ну не может этот человек хоть как-то ассоциироваться с войной. А он воевал. Был тяжело ранен.

Он рассказывал, что после того, как немцы потерпели сокрушительное поражение под Сталинградом, их начали гнать и с Кавказа. Очень холодная зима тогда стояла. Да еще и жгучие сильные ветры в предгорной степи.

Все, и офицеры, и солдаты, напяливали на себя все что есть и что налезет. Лишь бы согреться. Этуш не отставал. Худющий, он надел на себя теплое белье, зимнее обмундирование, телогрейку, а поверх всего еще и шинель умудрился надеть. По две байковые портянки на каждую ногу, и все это в валенки 45-го размера.

«Лейтенант, тебя срочно в штаб. Там какого-то важного языка разведка притащила. Допрашивать будут», — передали Этушу. Дело в том, что Владимир Абрамович, прежде чем попасть на фронт, закончил в Ставрополе-на-Волге (сейчас Тольятти) школу военных переводчиков.

И вот в таком виде, похожим на пузатый самовар, этуш отправился в штаб. А в штабе в это время находился командир дивизии. Генерал прибыл туда, чтобы лично допросить пленного. И тут входит Этуш. У комдива чуть истерика не приключилась от вида бойца. Пленный фриц помог. Вимо при нем генерал не стал отчитывать Этуша, заметив лишь: «Пленный немец лучше выглядит, чем советский командир. Быстро раздевайтесь и будем начинать».

А это американцы. Им, конечно, пришлось хлебнуть поменьше, чем советскому солдату, но отдельным доставалось по полной. Спит под дождем, не обращая на непогоду никакого внимания.

Допрос длился около двух часов. В конце него все присутствующие уже плохо понимали — что там немец бормочет и о чем. Усталость, которая преследовала всех без исключения на этой войне, переросла в смертельную. Того и гляди, кто-то заснет сейчас за столом, а кто-то и в обморок свалится.

Когда пленного увели и казалось бы надобность в переводчике отпала, про Этуша просто все забыли. Генерал с начальником штаба еще около часа о чем-то разговаривали, а он просто сидел в сторонке. Команды же на выход не поступало. Наконец на него обратили внимание и отпустили.

Этуш вышел из штаба и направился к соседней избе. «Может там переночевать удастся», — подумал он. А когда он шагнул в жарко натопленную горницу, то перед ним предстала следующая картина. От удивления он так и присел на порожек дверного проема.

Зрелище было неописуемое. В углу на железной кровати спал пленный немец, которого допрашивали в штабе. В обнимку с ним спал какой-то другой пленный. В ногах у них, сложившись половинкой, храпел капитан. Вроде из химической службы полка. Тут же на полу спал начальник разведки. Видимо, как привел немца, так и рухнул здесь же.

Так… А чья это голова у него на заду? Так это же еще один пленный фриц. В левом углу комнаты на табурете сидит караульный с винтовкой. И конечно же спит. Будить его бесполезно. Через минуту опять заснет.

Этуш, недолго наблюдал за этой картиной, где нет ни врагов, ни друзей, а просто спят смертельно усталые люди. Глаза его невольно закрылись и он также провалился в глубокий сон.

На этой фотографии спит молоденькая санинструктор. Отдыхает там, где придется. Урывками. Минутками. Просто скоро бой и надо идти на передовую спасать бойцов.

Порой они делали невозможное, чтобы поддержать раненых и сохранить им жизнь. Ежедневно «сестрички», как их ласково называли солдаты, демонстрировали настоящий героизм, забывая о себе и жертвуя своим благополучием ради спасения других. На своих хрупких плечах они бесстрашно выносили тех, кого еще можно было спасти.

Фронтовики вспоминали, как усталость порой была такой невыносимой, что они засыпали прямо на марше, и под тяжестью снаряжения, весившего десятки килограммов, скатывались в придорожные канавы. Когда отряд заходил в очередную деревню, бойцы разбредались по домам, чтобы урвать хотя бы пару часов драгоценного сна.

Алексей Свердлов, ветеран Великой Отечественной войны, рассказывал: «Мне однажды не повезло — все хаты были заняты. Тогда я устроился в маленькой часовне. Глянул — сено навалено, вроде место есть свободное. Так и устроился среди других уже спящих солдат. Проснулся, смотрю, а рядом со мной мертвецы лежат. Вчера впотьмах, да еще и смертельно уставший, и не заметил. Да что уж там, главное, выспался.

После марша, уже на подступах к передовой, силы солдат были на исходе. Многие даже думали про себя, что уж пусть лучше смерть или ранение, лишь бы прекратились эти бесконечные страдания.

Об этом же пишет Виктор Астафьев в своем романе «Прокляты и убиты»:

«Он знал, отлично знал: безразличие к себе, к смерти, ко всему, что происходит вокруг, — это медленно входящее в душу: «Хоть бы уж скорей убило…» — начиналось у него где-то на десятый день непрерывного пребывания в боях.

На плацдарме хватило и недели, пятнадцать-двадцать минут в сутки сна-обморока, избавляющего человека от потери рассудка, но не снимающего усталости, — и вот человек готов в покойники. Добровольно, сам, махнувши на свою жизнь рукой, плохо чувствуя себя в миру, готов он расстаться с душой и телом».

Артиллеристы вспоминали о днях проведенных в окопах на передовой: «На войне самое трудное — это каждодневный изнуряющий труд. Прежде чем тебе в атаку идти или стрелять из пушки. Воевать — это легче, чем такой вот труд: подготовка позиций и окапывание…».

Спали по несколько человек, прислонившись друг к другу и укрывшись шинелями.

Спали кто где мог и зачастую при движение на сдвинутых вместе противооткатных железяках (да простят меня пушкари, не знаю названия).

Участник Великой Отечественной войны Михаил Сильченко рассказывал: «Какой образ жизни на войне? Разнообразный. Комфорта, конечно, нет. Каждый час, каждый день ждешь неожиданностей. Спишь, где придется и когда появится такая возможность. Питаешься тоже когда как. Бомбежки, артобстрелы постоянно».