Танцы-шманцы-обжиманцы

В выходные, по субботам и воскресеньям, молодежь бежала в парк на танцплощадки. В эти дни там устраивалось любимое многими развлечение – танцы.
На танцплощадках все было по-настоящему: дружба и предательство, любовь и ревность – словом, здесь вовсю кипела жизнь. И мало кто задумывался о том, что танцы были мероприятием, где напрямую сталкивались мода, мораль и политикаМелкобуржуазное влияние
Вторая Всероссийская конференция комсомола в мае 1922 года назвала танцы одним из каналов проникновения в молодежную среду мелкобуржуазного влияния.
Из брошюры В. Замоскворецкого 1924 года: «…мы не отрицаем огульно всех танцев, а лишь указываем на вредность современных буржуазных, отражающих сексуальные моменты во всех формах (типа танго). Мы принимаем танцы, где есть налицо элемент творчества, как, например: кавказская лезгинка, русская присядка и украинский гопак».
О посещении комсомольцами танцклассов крайне негативно отзывался и главный ленинградский большевик Сергей Киров на Ленинградской областной конференции ВЛКСМ в 1929 году: «У человека комсомольский билет, а он мечтает о выкрутасах».
Из публикации в ленинградской газете «Смена»:
«Еще подымаясь по лестнице, вы чувствуете запах дешевеньких духов и пота. Из-за двери слышится грохот джаз-банда и шарканье множества ног… Дверь слегка приоткрывается. Полуголые «европеизированные», накрашенные девицы. Затянутые в костюмы молодые люди.
Прислушайтесь к их разговорам. «Мери», – обращается молодой человек к даме, в которой вы, к своему изумлению, узнаете работницу Марусю Г. с фабрики «Возрождение».

Новый вид

В конце нэпа в СССР была развернута пропагандистская кампания против фокстрота. В журнале «Жизнь искусства» появилась статья «Новый вид п****графии. Танец фокстрот». Автор назвал танец сексуальной патологией. С критикой на фокстрот обрушились комсомольские газеты. Итогом стал запрет этого танца в СССР.
Хотя боролись не только с фокстротом, боролись с чарльстоном, шимми и танго, но… танцы жили. Их танцевали и стар и млад – под звуки оркестра, в клубе и дома. Никто не разбирался, что откуда пришло, танцевали, и все тут!

Хоть и писал Луначарский: «Я видел танец чарльстон и считаю его в высшей степени отвратительным и вредным», – народ с ним не соглашался. Да и запрет долго не продлился. Уже в начале 1930-х были изменены культурные ориентиры. Фокстроты, чарльстоны и танго стали легитимными.
В 1930-е годы стихийные танцплощадки узаконили, их обнесли заборами, обустроили сцены, и… понеслось.

«О, Рио-Рита!»

Танцевали даже в войну! Музыка неслась из окопов в моменты затишья. Выступления агитбригад, которые приезжали на передовую, тоже всегда заканчивались танцами.

Танцевали даже в военных госпиталях. Патефон и несколько пластинок – вот все, что было нужно. И вот звучат уже «На сопках Маньчжурии», «Танго соловья», «Рио-Рита», попурри из фильмов Чаплина, «Брызги шампанского», «Утомленное солнце» и, конечно же, Утесов, Шульженко и Русланова.Женские пары
Одним из феноменов послевоенных советских танцплощадок до некоторого времени были женские пары. Девушки танцевали друг с другом. Это было следствием недавно прошедшей войны, которая выкосила огромную часть мужского населения страны.
Источник звуков – все тот же патефон и пластинки на 78 оборотов. На большинстве из них имена исполнителей затерты. Имена Петра Лещенко, Вадима Козина, Сокольского, Вертинского запрещены. А вот Утесов разрешен, но и его «блатные» песни тоже запрещены: «С одесского кичмана бежали два уркана», «Гоп со смыком – это буду я»… На этих пластинках сцарапаны надписи, а все равно их многие знают до сих пор, как знают музыку из «Серенады солнечной долины».Проводник «разлагающего влияния»
Во второй половине 1950-х годов вместе с узкими брюками и женскими короткими юбками колоколом в СССР пришел танец буги-вуги. Увы, официальные инстанции тут же назвали его проводником «разлагающего влияния» на молодежь. Особенно насторожила власть характерная для этого танца импровизация…
Следующий этап борьбы с западными танцами пришелся на шестидесятые годы. Причиной взрыва фантазии хореографов и ненависти официальной власти стал, конечно же, рок-н-ролл! А с рок-н-роллом в СССР пришли стиляги, отличительным признаком которых власть считала не только особый стиль одежды, но и манеру двигаться, прежде всего танцевать. Советские газеты, клеймя стиляг, писали: «Стилягами называют сами себя подобные типы на своем птичьем языке. Они, видите ли, выработали свой особый стиль – в одежде, в разговорах, в манерах, но главное в их «стиле» – не походить на обыкновенных людей».
Это папины заслуги.
Это волосы до плеч.
Это танец буги-вуги
И с похабщинкою речь.
«Смена», 1954.
И все же танец победил политиков! Настал наконец момент, когда идеологи сдались. Рок-н-ролл и фокстрот покорили танцплощадки.
Даниил Гранин в романе «Иду на грозу» так писал о своих главных героях: «По субботам парни приглашали девушек в кафе или Дом ученых, щеголяли узкими брюками, пестрыми рубашками: нравилось, когда их принимали за стиляг, – ворчите, негодуйте! Под мотив узаконенных фоксов сороковых годов выдавали такую «трясучку», что старички только моргали…»

Чуждый танец

В 1960-х годах особое распространение во многих странах получил твист. К сожалению, в СССР и твист приживался с трудом. Слишком чужд он был для идеологических установок того времени.
Однако любители твиста не отчаивались, они, собираясь на подпольных вечеринках и даже на легальных танцплощадках, маскировали запрещенный танец под мелодию композитора Юрия Саульского «Черный кот».

В 1964-м году, после того как от власти отстранили Никиту Хрущева, твист быстро покорил все советские танцплощадки.

Как танцуют твист? Лучше, чем в «Кавказской пленнице», не объяснить: сначала легким вращением ступни гасим на полу окурок одной ногой, потом другой, потом обеими вместе.

«По переулкам бродит лето…»
В 70-е годы прошлого века в СССР начался переход к массовому действу под названием «дискотека»: музыкальный грохот, где за децибелами не разобрать мелодии. И все же молодежь дискотеки любила.
Сколько эмоций! Играла музыка, солисты исполняли «Дом восходящего солнца», «Льет ли теплый дождь, падает ли снег, я в подъезде возле дома твоего стою…», «По переулкам бродит лето, солнце льется прямо с крыш…»
Многие знакомились во время танцев, а когда заканчивалась музыка, молодые люди покупали для своих новых знакомых мороженое или лимонад.

В дискотечном полумраке

В 1970-х приглашение на медленный танец, или на «медляк», показывало степень симпатии. Это и считалось, собственно, тем самым «танцем-обжиманцем». Танцевать «медляк», да еще и в дискотечном полумраке – это и была та разрешенная степень свободы отношений. Поэтому хождение на танцы считалось приличным лишь с определенного возраста. Единственным местом, где на танцы могли попасть даже самые младшие, был пионерский лагерь. C лагерными танцами было связано много каких-то неприличных мифов: что мальчики задирают юбки, что они подкарауливают после танцев девочек и как-то некультурно их лапают, что во время медленных танцев мальчики непременно лезут целоваться (ибо они поспорили со своими приятелями, что сумеют поцеловать девочку) и так далее.

Смена эпох

Зачастую в небольших городах танцплощадка являлась единственной формой молодежного досуга. Были на танцах даже свои традиции. К примеру, существовала практика коллективных драк, как на самих танцах, так и после них. Очень часто дрались «местные» (скажем, деревенские) с «чужими» (с городскими студентами, пригнанными «на картошку»). Причина могла быть самой банальной – не поделили девочек.
Дрались на дискотеках и в связи с принадлежностью к той или иной молодежной группировке. Металлисты могли побить панков, а любера – металлистов.
В 1990-е дискотеки захлестнула волна иностранного нью-вейва, «Депеш Мода» и разной околоэлектронной музыки. На танцах стали появляться молодые люди в белых перчатках и модных узких очках, с челками и в штанах «бананах». Затем настало время начесов и челок. В страну пришла другая эпоха.