22 августа 1941 года - «день рождения» знаменитых «наркомовских ста граммов»

22 августа 1941 г. 76 лет назад «День рождения» знаменитых «наркомовских ста граммов»

На войне абсолютных трезвенников не бывает. «Я не пробовал этого зелья до зимы 1942 года, — пишет Н. Никулин, находившийся на службе в Красной армии с ноября 1941 г., — пока нужда не заставила. Морозным днем я провалился в замерзшую воронку и оказался по грудь в ледяной воде. Переодеться было не во что и негде. Спас меня старшина. Он выдал мне сухое белье (гимнастерку, шинель и ватник кое-как просушили у костра), натер меня водкой и дал стакан водки внутрь, приговаривая: „Водка не роскошь, а гигиена!“».

В обилии подобных историй спиртное фигурирует именно как «спасение», ибо рассказчикам известно, что не для каждого замерзающего солдата находились в критический момент «костер, сухое белье или старшина с водкой».

А.В. Пыльцын, прошедший войну командиром стрелкового взвода и роты в составе офицерского штрафного батальона 1-го Белорусского фронта, отмечал, что при выдаче спиртного учитывались боевая обстановка и физическое состояние военнослужащих. Вспоминая об участии своего батальона в операции «Багратион», он писал, что ввиду сильного переутомления и трех бессонных ночей, прошедших с начала наступления, командному составу было передано распоряжение комбата разъяснить бойцам, почему не была выдана наркомовская «сотка» водки перед обедом. «Дело в том, что даже эти 100 граммов алкоголя могли усугубить физическое состояние, если их принять на совсем уж пустой желудок и при такой степени усталости. Поэтому водку всем нам выдали только перед тем, как снова поступила команда „вперед“». Пили из кружек, которые наполнялись из стандартных поллитровок, выдаваемых из расчета одна на 5 человек.

Введение спиртного в ежедневное снабжение личного состава на передовой произошло вскоре после начала войны. Постановление Государственного комитета обороны (ГКО) СССР N 562 «О введении водки на снабжение в действующей Красной армии» от 22 августа 1941 г. устанавливало, начиная с 1 сентября 1941 г., выдачу 40-градусной водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцам и начальствующему составу первой линии действующей армии (Приказ наркомата обороны (НКО) СССР N 0320 от 25 августа 1941 г.). Критерии отпуска водки на протяжении войны менялись. В 1942-1943 гг. было принято несколько постановлений ГКО СССР и приказов НКО СССР, регламентировавших более жесткий порядок выдачи водки в действующей армии и направленных против злоупотреблений в ее распределении.

Так, 11 мая 1942 г. ГКО приказал с 15 мая приостановить массовую ежедневную выдачу водки (приказ НКО СССР N 0373 от 12 мая 1942 г.). Ежедневная выдача была сохранена только для военнослужащих частей передовой линии, которые имели успехи в боевых действиях, к тому же их норма увеличивалась до 200 граммов водки на человека в день. Все остальные военнослужащие передовой линии имели право на 100 граммов в революционные и общенародные праздники.

12 ноября 1942 г. постановлением ГКО N 2507 по 100 граммов водки на человека в сутки полагалось частям, ведущим непосредственные боевые действия (приказ НКО СССР N 0883 от 13 ноября 1942 г.). По 50 граммов полагалось частям резерва, обеспечения, выполняющим ответственные задачи, раненым (по указанию врачей). Сохранялась выдача всем военнослужащим 100 граммов водки в праздничные дни. На Закавказском фронте вместо водки было приказано выдавать 200 граммов крепленого вина или 300 граммов столового вина.

Приказ НКО СССР N 0323 от 2 мая 1943 г. определил водочный рацион 100 граммов в сутки на человека военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции. Всем остальным военнослужащим действующей армии выдача водки в размере 100 граммов производилась только в дни революционных и общественных праздников.

В переписке с домашними военнослужащие довольно часто высказывались на тему употребления алкоголя, обычно сообщая, что не злоупотребляют. Старший лейтенант А.В. Перштейн, 1923 года рождения, специально подчеркивал в письме родителям, что в праздник 7 ноября «выпил не больше 50 гр. для аппетита (вообще, не думаю привыкать пить водку)». Рядовой В.Н. Цоглин, 1925 года рождения, писал матери, что не курит, «а 200 гр. — это другое дело». «Хотя я часто ребятам отдаю, но иногда выпить необходимо для поднятия духа. После этого что-то горячее по жилам разбегается. После этого больше делаешь и меньше думаешь. Здесь это необходимо».

И все-таки жены и матери серьезно опасались, как бы из-за регулярного употребления спиртного не развилась пагубная привычка. Бойцы старались разубедить их. Политрук Д.А. Абаев выговаривал жене: «В отношении пьянства твои напоминания превращаются во что-то нехорошее и оскорбительное… Если будешь повторяться в будущих письмах, не напишу ни слова. Надо понять, что здесь непьющих нет, но нет и пьянствующих, а если попадаются такие, то их разжалуют, сажают, судят и расстреливают беспощадно».

Достаточно свободно писали домой о «ворошиловских 100 граммах» на Новый год, 23 февраля, 1 мая и 7 ноября. Кроме того, выделяли те особые праздники, которые пришли с войной. Участник Сталинградской битвы гвардии старшина В.В. Сырцылин писал жене в 1945 г.: «Дорогой Зинок! Сегодня второе февраля — день разгрома немчуры в Сталинграде — это наш праздник — поэтому сегодня я немножко пьяненький и в этом меня ты простишь».

Не все военнослужащие были пьющими и не все были лояльны к употреблению спиртного сослуживцами. Придерживавшийся довоенных привычек младший лейтенант, политрук роты М. Львович, 1917 года рождения, объяснял в письме другу: «Может, я так настроен, что до сих пор армия не научила меня ни курить, ни пить, ни ходить в самовольную отлучку в поисках „подруги сердца“. Но если у меня к этому какое-то имманентное отвращение, то я с такими взглядами и умру, но не отступлю».

Из контекста письма Львовича видно, что категоричность рождалась от неприятия некоторых ситуаций с участием сослуживцев, которым «дай выпить 50 гр. спирта, они, как правило, устроят дебош». Вероятно, основываясь на сходном опыте, военный переводчик В. Раскин, 1920 года рождения, жаловался в письме знакомой: «Имеются неприятности. Например, перспектива встречать 1 Мая с водкой. Пьяных я не люблю даже издали, а [перспектива] провести сутки в одной палатке с каким-нибудь полным скотом (или несколькими) для меня просто мучительна».

Особенно много претензий насчет пьянства и сопутствующей ему распущенности адресовано службам тыла. Генерал-майор П.Л. Печерица, который в ноябре 1942 г. был назначен членом Военного совета 44й армии, подчеркивал в своих воспоминаниях, что пьянство разъедало аппарат службы тыла, делало его негодным к работе. Он подтверждает это конкретным примером: «Мне, по пути в штаб армии, пришлось лично столкнуться с крупными непорядками. Меня, прибывшего со Сталинградского фронта, где была в тылах строжайшая дисциплина, подтянутость и большое напряжение физических и моральных сил, неприятно поразили расхлябанность, преступное равнодушие работников к своим обязанностям. В селе Калиновка, в госпитале легкораненых на дежурстве была одна санитарка, а остальной персонал пьянствовал на именинах начальника госпиталя».

Спиртное нередко фигурировало в качестве вознаграждения или подарков, которые получали военнослужащие. Командир огневого взвода В.Г. Кульнев вспоминал, как однажды среди ночи был вызван в землянку штаба полка, где получил свой первый орден — «Красную Звезду». «Привинтив» орден, командир полка, Герой Советского Союза, гвардии полковник И.М. Богушевич подносил каждому награжденному стакан водки. Кульнев, до этой поры спиртного не пробовавший и деливший свою 100-граммовую норму между отличившимися солдатами и сержантами «как поощрение», вначале растерялся, но затем выпил водку «с маху».

Совместное употребление спиртного облегчало налаживание взаимопонимания с местным населением. Знаменитый писатель Сергей Баруздин вспоминал, что к Венгрии, «воевавшей против нас», было настороженное отношение, однако впоследствии оно смягчилось. «Вечером мы присутствовали в одном доме на выпивке. Пели „Катюшу“, по-русски и по-мадьярски, а хозяева танцевали».

Страны запоминались, в том числе и национальными напитками: Венгрия — фруктовой водкой «палинкой», Чехия — «замечательным» пивом, Польша — «бимбером». В воспоминаниях А.В. Пыльцына «бимбер» описывался как польский самогон, настоянный на карбиде кальция с его обжигающим эффектом («дрянь первостатейная»). Пыльцын также рассказывал, как в одном польском городе на обеде у «живого ксендза» довелось ему с товарищами узнать вкус настоящей фирменной польской водки «Выборовой» (отборной). В воспоминаниях об «офицерских банкетах» в финале войны довольно часто фигурировало шампанское. Описывая банкет в штабе армии, А.З. Лебединцев подчеркивал, что «наливали только французское шампанское».

Спиртное помогло «пережить» и радость долгожданного Дня Победы. «Не было ни одного трезвого солдата», — гласит запись из фронтового дневника капитана Э.И. Генкина, сделанная 9 мая 1945 г. в городе Лобау. Вспоминая полдень этого праздничного дня, когда начался торжественный обед для всего батальона на местном стадионе в пригороде Берлина, А.В. Пыльцын особо отмечал, что на стол были поставлены «не стаканы и кружки, а по-мирному — рюмки (и где их только набрали?)». «А каждая речь завершалась тостом, и считалось добрым знаком каждый тост сопровождать полной чаркой».

Война закончилась, люди стали возвращаться к мирной жизни с ее повседневными проблемами, заботами и маленькими радостями. А чудом добытые довоенные рюмки навсегда остались символом долгожданной Победы.