"Взрослое детство" Людмилы Гурченко

«24 октября 1941 года в Харьков вошли немцы… Жители группками осторожно спускались вниз к Клочковской, чтобы поближе рассмотреть: какие они?

Немцы шли, ехали молча. Никакой радости, ни ликования по поводу взятия крупного города не было. Все холодно, четко, безразлично. На жителей не смотрели…

… Мы рассматривали их дымчато-серую форму, лица, погоны. У некоторых под подбородками висели железные кресты…

… После бомбардировки мы с папой пошли в город.

— Марк, не бери Люсю. Там могут быть убитые. Зачем ребенку видеть это?

— Ребенок, Леля, пусть знает и видит все. И хорошее, и плохое. Все своими глазами. Жизнь есть жизнь, мое дитя…

Пятилетняя Люся (вторая слева) в детском саду.(1940 г.) Еще счасливое довоенное детство.

… У ресторана «Люкс» (ул. Сумская, д. № 2) лежала раненая женщина. Левое плечо у нее было раздроблено, и цветастая кофточка вдавилась внутрь… На ноге, выше колена, осколком вырвало кусок мяса. От ветра юбка закрыла лицо, и видны были только белые трусики. «Товарищи! Кто-нибудь, пожалуйста, поправьте юбку… Как стыдно… Товарищи, дорогие товарищи, пожалуйста… Так стыдно...», — повторяла она монотонно.

Лицо у нее было совсем серое. Она даже не стонала. Неужели ей не больно? Почему она не кричит? Почему она говорит «товарищи, товарищи»?

Харьков. 1941 −1943 гг. Площадь Тевелева (ныне пл. Конституции), ул. Сумская. Первое здание справа — харьковский Театр кукол. Следующее здание — Харьковский автотранспортный техникум, а за ним — дом № 2 по ул. Сумской. Bundesarchiv

«… На Сумской улице (дом № 5) немцы открыли кинотеатр. В театре имени Шевченко заработала оперетта… Несколько немцев подошли, чтобы посмотреть на русскую девочку, которая хоть и неправильно, но пела на их языке…

Домой я принесла полную, до краев, кастрюльку вкусного, жирного фасолевого супа! Завтра возьму кастрюльку побольше! Мы втроем съели этот суп. Я знала, что теперь я маму голодной не оставлю. Я тоже вышла на работу...»

Кафе для немцев напротив. Мама Люси подрабатывала в другом.

Школа №6 со стороны переулка Кравцова, где училась Люся, а во время оккупации располагалась немецкая ремонтная часть и госпиталь.

Дом пионеров на площади Тевелева, где работали ее родители.(не сохранился, взорван гитлеровцами при отступлении)

«… Разбомбленный дворец пионеров на площади Тевелева отремонтировали.Теперь это здание было „только для немцев“. Итак, немцы в Харькове устраивались надолго...»

Харьков, дом в переулке Кравцова, 7, где во время войны стала жить с мамой Люся Гурченко (современное фото). К середине XX века переулок Кравцова назывался Мордвиновским.

«… Началось с того, что собрали всех жителей нашего дома, оставшихся в оккупации, и приказали освободить дом. „Здесь будет расквартирована немецкая часть“…

Разбрелись по разным квартирам. Мы с мамой попали в четырехэтажный дом, в квартиру на четвертом этаже. Этот дом стоял в том же Мордвиновском переулке, только ближе к Рымарской. Из окон нашего дома, из комнаты соседки видна слева, внизу, Клочковская, а справа, вверху — Рымарская. Крутой, горбатенький переулок соединял эти две параллельные улицы...»

Харьков. 1941-1943 гг. Река Лопань. Слева внизу снимка — Лопанский городов, в центре фото — взорванный Купеческий мост. Слева от Купеческого моста — Благовещенский собор. Далее — взорванный Бурсацкий мост, вблизи которого слева можно разглядеть торговые ряды Благовещенского базара («Благбаз»). Улица, идущая от Лопанского моста — Клочковская. Bundesarchiv

Площадь Свободы (в советские времена — площадь Дзержинского, в 1942 г. — площадь Немецкой армии, с марта 1943-го по 23 августа 1943-го — площадь Лейбштандарт СС. На переднем плане — Дом государственной промышленности (Госпром), первый небоскреб УССР, построенный в 1926 −28 гг.

«...15 февраля 1943 года Красная Армия впервые освободила город Харьков. Когда уже повсюду раздавалось радостное — „наши“- мама меня осторожно вывела по лестнице с четвертого этажа на Мордвиновском.

Всю зиму я не была на улице. Столько людей — все плачут, обнимаются. Мы спустились на Клочковскую. Здесь входили войска… Это были истощенные, усталые люди. Машин мало. Пушки тянули лошадьми… Ничего лихого, довоенного...»

Февраль 1943 года, Харьков при «вторых немцах». «… Но наши отступили. Пришли „вторые немцы“… Опять на Клочковской та же картина. Только входят немцы уже из центра, от площади Тевелева.

„Леля! Леля! Скорее! Совсем другие войска… и форма“. „Вторые немцы“ шли, тесно прижавшись друг к другу, шеренгой от тротуара до тротуара. Они разряжали автоматы в малейший звук, в движение, в окна, в двери, вверх, в стороны.

Это были отборные войска СС. Отрывисто-лающая речь, черная форма и особенно чеканный „Хайль“ — ничего похожего на „первых немцев“.

… Зато утром, на рассвете, начиналась жизнь. Но какая! Люди как будто наверстывали за вечер. Все появлялись из своих домов и бежали на базар! Там все: еда, одежда, деньги, надежда — жизнь!“

… В городе наиболее употребляемым стало слово „грабиловка“. Что это такое? Если бомба попадала в склад с продуктами, люди, вооружившись мешками и ведрами, толкая и обгоняя друг друга, бежали „грабить“. Многие не возвращались.

Немцы расстреливали тех, кто замешкался и не успел скрыться. Люди хватали все подряд, что около лежало, Не нюхая, не читая надписей на ящиках. Чтобы добыть что-то и поскорее забрать домой…

Вид с колокольни Благовещенского собора, — разрушенные Суздальские ряды, далее здание Благовещенского рынка.

… Мамины скупые рассказы об оккупации глубоко врезались в мою память. Стали словно моими собственными. И теперь, рассказывая, я вдруг ловлю себя на том, что воспроизвожу точную мамину интонацию:“ Ох, знаете, в зиму 1942-го самым страшным было утро. Ночью спишь. А утром надо начинать жить. А как жить? Что есть? Чем топить? Что пить?»

«… Главным местом всех событий в городе был наш Благовещенский базар. Здесь немцы вешали, здесь устраивали „показательные“ казни, расстрелы...»

Сосредоточие жизни в окупированном Харькове, — Благовещенский базар.

«Жители города сотнями шли со всех концов на базар. Образовывалось плотное кольцо. Впереди — обязательно дети, чтобы маленьким все было видно...»

Рогатинский мост. Только через него Люся могла перебратся Лопань на Благовещенский базар, так как остальные мосты были разрушены.

«… Все помню урывками: темно-темно, а потом просвет. А потом опять темно. Когда бомбы взрывались неподалеку, мама говорила:» Господи, вот бы р-раз-и все! Ну ведь нет сил! Ну ведь нет сил! Больше не могу...«

Район, прилегающий к улице Клочковской. На холме справа — разрушенная громадина Дома проектов (ныне центральный корпус Харьковского университета им. Каразина). На склонах холма зеленеет «тот самый» Ботанический сад:

«Рано утром я отправилась в тот Ботанический сад за цветами. Наверное, это и есть детство: город разрушен, Ботанический сад все равно пахнет розами и сиренью. Когда я добежала до сада, мне показалось. что я попала совсем не туда. Вся территория была изрыта окопами, траншеями и воронками от бомб и снарядов. Всюду валялись осколки, каски, колеса, дула пушек, патроны...»

Гастроном на углу Сумской и Грабовского. Тут маму Люси чуть не растрелял патруль за нарушение комендантского часа (женщин отпустили, а мужика растреляли), после того как немцы же и заставили их грузить муку.

«...„Вторые немцы“ объявили комендантский час. Нельзя появляться на улице после шести вечера — расстрел на месте. За время оккупации было столько приказов, столько распоряжений и угроз, что бдительность у людей ослабла.

Но когда после приказа о комендантском часе на следующее утро на улице были убитые, стало ясно, что „вторые немцы“ приказы выполняют. И после шести вечера город был мертвым. Только одиночные выстрелы. Только звук железных подков...»

Пацаны, Гитлер и модница в беленьких носочках

Из воспоминаний харьковчанки Людмилы Гурченко, одной из талантливейших актрис советского кино, опубликованных в ее книге «Аплодисменты».