Незабвенная дружина

Первые добровольные народные дружины (ДНД) были сформированы в 1958 году коллективами некоторых предприятий Ленинграда для охраны общественного порядка. Вскоре число дружинников в Ленинграде достигло 15 тысяч человек.

Позже такие дружины были созданы и в других крупных промышленных центрах…

Основываясь на этом опыте, ЦК КПСС и Совет Министров СССР 2 марта 1959 приняли постановление «Об участии трудящихся в охране общественного порядка в стране». Это постановление стало основным политическим и юридическим документом, определившим задачи, полномочия и формы организации ДНД вплоть до середины 1970-х годов.

Обычно дружинники с красными повязками на рукаве, (позже — также с нагрудными значками) по несколько человек обходили улицы советских городов и следили за порядком. Они имели достаточно широкие полномочия, в частности имели право задержать человека и доставить его в отделение милиции.

В Москве в 1980-х годах дружинников часто можно было увидеть в метро, обычно два-три дружинника под руководством милиционера. Таким образом несколько человек без проблем справлялись с мелкими хулиганами, пьяницами, нарушителями тишины и т. д.

Опознавательными знаками для дружинников были красные нарукавные повязки, и нагрудные значки, которые выдавались (или вручались) вместе с удостоверением члена добровольной народной дружины.

Участие в ДНД считалось общественной работой и поощрялось руководством предприятий и организаций, партийными и комсомольскими организациями.

После распада Советского Союза деятельность ДНД практически прекратилась, сохранились только отдельные дружины.

Добровольность была условной. Люди на предприятиях шли дежурить, только ради отгулов. Ходили по центральным улицам, и старались не вмешиваться в конфликтные ситуации. При первой же возможности снимали повязки и шли выпивать… Или в кино. Или домой — у кого какие интересы))

Если дежурство было совместное с милиционером, то дружинники могли «по мелочи» помогать стражу порядка. Например, покараулить пьяного, помочь довести к «бобику» хулигана…

Но, как обычно, в общей массе были и свои фанатики-активисты. Эти служили идее. Обычно это были люди не вполне адекватные, и сами милиционеры таких сторонились…

Особняком стояли ГАИшные дружинники. Эти имели прямую выгоду и интерес. Обычно это были постоянные, испытанные кадры, и они как правило были в доле.

Через них можно было «решать вопросы». Шофёры называли их «шестёрками». Надо сказать, что в большинстве случаев это были товарищи “с гнильцой”…

Иногда с ГАИшниками дежурили и случайные водители. Это была своеобразная барщина, когда нарушитель вынужден был таким образом «замаливать» грехи.

…Каждый месяц в проектный институт поступала разнарядка: сколько сотрудников он должен ежедневно выделять в помощь оговоренному отделению милиции. Цифры были очень существенные, так что когда их в свою очередь разверстывали по отделам, каждому сотруднику приходилось минимум раз в месяц посвящать свой вечер охране родного города. Правда, не ко всем приставали одинаково сильно.

Меньше других страдали главные конструкторы, пожилые сотрудники, замужние женщины и, естественно, сам начальник отдела; наибольшая нагрузка падала на мужчин, особенно молодых. К особенно безответным приставали по два раза в неделю.

Отлов сотрудников сопровождался таким неудовольствием, что начальнику приходилось давать за каждый выход по половине отгула. Если же вечер был субботний или воскресный, давали целый отгул, а на праздниках ставки еще повышались.

Некоторые таким образом накапливали себе целый дополнительный отпуск. На последних страницах журналов того времени можно было отыскать шуточки типа следующей:

Я вчера за три отгула

Головой упал со стула.

Поначалу-то сперва

Согласился я за два,

Но, взглянув на эти рожи,

«Нет, — решил, — так не пойдет!» — И слупил с них подороже.

Я ж не полный идиот!

Официально время дежурства тянулось с пяти и до одиннадцати вечера. Около четырех часов сотрудники, назначенные на этот день, начинали собираться и затем ехали разными видами транспорта в отдаленный спальный район, где на первом этаже безликой многоэтажки находился опорный пункт милиции — специально выделенная небольшая квартира, где полагалось дежурить участковому.

В пыльной, пустой, прокуренной комнате ярко светила дешевая люстра, освещая ситцевые занавески у окна, письменный стол, вереницу стульев вдоль стен и вешалку. Сотрудники раздевались, доставали книжки и ждали. Наконец являлся милиционер, устраивал перекличку и, разбив присутствующих на группки по два-три человека, объяснял маршруты движения.

В прихожей висела схема близлежащего квартала, застроенного рядами одинаковых, словно под копирку, жилых домов. Между ними тянулись пешеходные дорожки и проезды; каждая группа должна была, словно заводная, бродить по круговому маршруту, поддерживая общественный порядок. Один человек оставался в комнате у телефона.

Сам милиционер, не желавший утруждать себя личным участием, пояснял, куда ему звонить в случае чего, и исчезал допоздна. Женщины, нацепив красные повязки, отправлялись по магазинам; мужчины, болтая о пустяках, брели куда глаза глядят, время от времени возвращаясь погреться в опорный пункт и всячески увещевая друг друга повременить с выпивкой.

Если стояли холода, дружинники прочесывали все магазины подряд или прятались на лестничных клетках жилых домов. Хулиганов, по счастью, нигде не встречалось; иногда пожилые дамы останавливали бегущего малыша и делали ему внушение, чтобы ходил тихо.

Часам к девяти все постепенно сползались назад и ждали. Наконец являлся милиционер и после повторной переклички распускал всех по домам гораздо раньше срока.

Однажды я с двумя сотрудницами скучал в опорном пункте; вдруг зазвонил телефон, и плачущий женский голос взмолился, чтобы помогли унять мужа. Я стал названивать милиционеру, но его, конечно, не было. Между тем женщины, исполнившись благородной жалости, требовали решительных действий.

Подгоняемый ими, я с великим страхом проследовал по указанному адресу и позвонил в дверь. Женщины на всякий случай куда-то испарились. Дверь открыл нечесаный верзила в майке, испуганный еще гораздо больше, чем я. Виновато улыбаясь и разводя руками, он мямлил, что у них уже все хорошо. Жена с подбитым глазом согласно кивала из-за спины. Я пожелал им спокойной ночи и удалился.

В студенческие годы мы были приписаны к отделению транспортной милиции, ютившемуся на задворках Павелецкого вокзала, и целыми часами помогали патрулировать электрички. Нам следовало прекращать пьянки в тамбурах и отбирать карты у тех, кто играл в дурака.

Меня поражал наметанный глаз одного пожилого милиционера, который, заметив невинно сидящую компанию, словно фокусник, вытаскивал из-под задницы крайнего парня колоду карт или останавливал идущего по проходу мужика, который на поверку оказывался пьян.

Милиционер был не злой и имел явную склонность к воспитательной работе. Расценивая нас как потенциальных правонарушителей, он пускался в подробные рассказы о всяческих хулиганствах, неизменно заключая их ссылками на статьи Уголовного кодекса.

Может быть, нам везло, но все нарушители в электричках попадались какие-то смирные и сопротивления не оказывали. Отъехав недалеко от Москвы, мы вылезали на крупной станции и долго грелись в тамошнем отделении, слушая рассказы дежурных о последних происшествиях, а затем пускались в обратный путь.

Однажды нас встретили возбужденные милиционеры и, перебивая друг друга, сообщили, что на платформе была многолюдная драка, и некоторых даже увезли в больницу. Пожилой милиционер сокрушался, что обошлось без него; я между тем горячо благодарил судьбу.

В дежурной части Павелецкого отделения бессонно горела свисавшая с высокого потолка лампа под жестяным козырьком; за глухой стойкой сидел дежурный, а треть комнаты напротив была зарешечена, и там валялись на полу и бродили пьяные, время от времени оглашая воздух мольбами о помиловании.

Хлопала входная дверь, и крепенький розовощекий сержант, держа за плечо, конвоировал очередного пьяного. Тот вертел головой и невразумительно доказывал, что он не пьян. Его обыскивали, опорожняли карманы, отбирали часы и ремень и все это вносили неразборчивым почерком в акт, который сидящие тут же дружинники подписывали в качестве свидетелей. Щелкал замок решетки, и сиплые голоса вразнобой приветствовали новичка. Поздно ночью приходила машина, отвозившая всю компанию в вытрезвитель.

Хотя по городу ходили упорные (и, судя по всему, не беспочвенные) слухи об избиениях и прочих зверствах, творимых милиционерами, сам я ничего подобного не видел; правда, не исключено, что они стеснялись нашего присутствия и потом без свидетелей наверстывали упущенное. С пьяными обращались почти вежливо; те, в свою очередь, также были напуганы и стремились договориться по-хорошему.

Только однажды в отделение доставили очень буйного субъекта, который все изворачивался в руках державшего его милиционера, норовя смазать его по уху. Когда ему это наконец удалось, подоспевшие товарищи повалили его на живот и, загнув ноги далеко за спину, привязали ступни веревкой к заведенным туда же локтям. Это называлось «козлом» — наказание, широко применявшееся во всех армиях прежних веков.

Живот мужика выпятился, словно детская качалка; он судорожно болтался на нем взад-вперед и матерно крыл правоохранительные органы. По мере того, как позвоночник ныл все сильнее, брань сменилась хныканьем, и наконец он запросил пощады чистейшим литературным языком.

Не дожидаясь, пока он заговорит стихами, я также присоединил свой голос; мужика развязали, и он, держась за поясницу, понуро скрылся за решетчатой дверью. Говоря по совести, я счел это наказание в принципе справедливым.

Автор текста М. Глебов.

Кстати…

Добровольные народные дружины внесли значительный вклад в противодействие преступности. В общей сложности, за первые 25 лет работы дружин, свыше 800 дружинников были награждены правительственными орденами и медалями, более 6 тысяч — награждены медалью «За отличную службу по охране общественного порядка», ещё несколько тысяч были награждены почётным знаком «Отличный дружинник», Почётными грамотами и ценными подарками.

Известны случаи героизма и самопожертвования, проявленные дружинниками, а также случаи задержания ими опасных преступников и рецидивистов:

в ноябре 1962 года в Витебске дружинники Рыбкин и Лимов задержали трёх дебоширов в заводской столовой на ул. Димитрова. После того, как Лимов направился за помощью, хулиганы напали на дружинника В.А. Рыбкина. В ходе рукопашной схватки один из них внезапно выхватил нож и пять раз ударил дружинника, с целью убить и скрыться до прихода сотрудников милиции, однако в этот момент нападавшие были задержаны. Покушавшимся оказался военный преступник Иванов (судимый до войны за хулиганство; в районе Синявинских высот он перешёл линию фронта и поступил на службу в вермахт — сначала в военно-инженерное подразделение, строившее укрепления, а затем в батарею дальнобойной артиллерии). По решению суда, Иванов был расстрелян. Тяжелораненный дружинник Рыбкин выжил, за мужество при задержании преступников он был награждён орденом Красной Звезды.в октябре 1963 года в Костроме дружинник Ю.П. Ерохов (по профессии — слесарь текстильной фабрики «Знамя труда») вступил в схватку с вооружённым ружьём преступником, был смертельно ранен, но сумел задержать нападавшего до прибытия милиции (впоследствии, его именем была названа одна из улиц города).в Чите дружинник Ю.Ф. Кадкин (по профессии — шофёр мехколонны № 902) задержал рецидивиста, вооружённого обрезом винтовки.

Как отмечал министр внутренних дел БССР В.А. Пискарёв, дружины становились хорошей школой для отбора и начальной подготовки кадров советской милиции: только в 1984 году по рекомендации со стороны партийных, комсомольских организаций и трудовых коллективов на службу в органы министерства внутренних дел было отобрано свыше 3 тыс. человек, имевших опыт работы в составе ДНД — «и это были уже морально и профессионально подготовленные люди».

В 1984 году в СССР насчитывалось 282 тысячи дружин (в составе которых действовали 40 тыс. оперативных комсомольских отрядов), 50 тыс. пунктов охраны общественного порядка и 13 млн дружинников, ежедневно на дежурство выходили до 400 тыс. человек.