Великая победа в объективе Евгения Халдея

Почти все советские фотомастера первого поколения прошли путь военных корреспондентов Великой Отечественной. Это была опасная работа, почти у каждого были ранения или контузии, кто-то остался без ног. Но зато каждый оставил потомкам бессмертные кадры.
Сегодня рассказ об одном из легендарных фронтовых фотографов, о том, чей снимок «Знамя над рейхстагом» стал настоящим символом Победы.


Через 47 лет после Великой Победы фронтовой фоторепортер Евгений Халдей на крыше Рейхстага в Берлине, где сделал историческую фотографию «Знамя Победы над Берлином».

Весь материал взят здесь.


Так получилось, что имя Евгения Халдея известно не многим, а его работы — всем. Знаменитое фото нашего земляка «Знамя над рейхстагом» стало настоящим символом победы. Его снимки времен Великой Отечественной и Нюрнбергского процесса обошли весь мир, напечатаны во многих учебниках и документальных книгах о войне, энциклопедиях. С его снимков на нас взирают солдаты и матросы, дети и старики, известные государственные деятели и простые рабочие. О военном этапе в жизни и творчестве Евгения Халдея повествует книга Анастасии Федоренко «Великая победа в объективе Евгения Халдея», о которой мы вам сегодня и расскажем.


Обложка книги о Евгении Халдее

Евгений Халдей в Севастополе — городе Русской Славы, май 1944

Вступительная статья Валерия Никифорова, генерального директора Объединения «Фотоцентр» (Москва), заслуженного работника культуры Российской Федерации

«Эта книга искренний рассказ о замечательном светописце Евгении Ананьевиче Халдее. «Фотография – зримая память истории» — сказал кто-то из мыслящих людей. Другой точно подметил: «Фотожурналистика — секундная стрелка истории».
В полной мере это относится к фоторепортёру Евгению Халдею. Он по праву входит в элитную когорту советских фотопублицистов.
Не мудрствуя лукаво, привожу несколько штрихов из биографии Е.А. Халдея: родился в Юзовке (ныне Донецк) в 1917 году, во время еврейского погрома в 1918 г. были убиты его мать и дед, а сам годовалый Женя получил пулевое ранение в грудь… Первый снимок сделал в 13 лет самодельным фотоаппаратом, этакой кустарной камерой-обскурой. Так начался его старт в большую фотографию.
В значительной степени Евгений Халдей известен в качестве фронтового фотокорреспондента — фотолетописца Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). Его знаменитый снимок «Знамя Победы над Рейхстагом» признан глобально. Публикуется до сих пор в книгах и каталогах, альбомах, буклетах и журналах… «Гвоздевой» снимок на открытках, плакатах-постерах, марках, листовках… Кадр «снайперский», хотя и имеет свой авторский постановочный секрет.
Советский военный фоторепортаж (особенно периода ВОВ) признан лучшим в мире. Евгений Ананьевич Халдей один из выдающихся его представителей. Хотя он много и плодотворно работал до и после войны, будучи с 1939 г. корреспондентом «Фотохроники ТАСС». Снимал Днепрострой, репортажи о легендарном ударнике труда Алексее Стаханове… Но «звёздной» славы достигли фоторепортажи и кадры военной поры, запечатлевшие для истории трудные дороги, пламенные тропы войны, которыми Евгений Халдей прошагал с «Лейкой» и блокнотом вместе с частями Красной Армии от Мурманска до стен поверженного Рейхстага…
Фиксировал на плёнку Конференцию союзных держав в Потсдаме, подписание акта о капитуляции Германии, Нюрнбергский процесс над нацистскими главарями и другие послевоенные знаменательные события…
После Победы над фашистской Германией снимал войну с японцами на Дальнем Востоке…
Несомненно, Евгений Ананьевич Халдей – великий фотомастер, маг фоторепортажа. Его имя внесено в историю отечественной и мировой фотографии. Его творчество изучается в учебных заведениях, имеющих факультеты и отделения фотоискусства.
В «намоленном» фотографическом месте в Москве, каковым является «Фотоцентр» на Гоголевском бульваре, фотоснимки Евгения Халдея ежегодно экспонируются на фотовыставках, посвященных Великой Отечественной войне.
В 1998 году состоялась большая персональная выставка Евгения Ананьевича в «Фотоцентре», что по определению стало этапным событием в его 30-летней истории.
Знаменательно, что в год 175-летия фотографии молодая донецкая писательница Анастасия Федоренко издала эту книгу о своём земляке, которая будет способствовать доброй памяти о Е.А. Халдее на Украине. Тем более, что он был дружен и даже находился в родственных отношениях с известным украинским фотомастером из Донбасса Григорием Навричевским.
Я знаю Анастасию более 15 лет. Познакомились мы, когда готовили её первую фотовыставку в Москве в «Фотоцентре». И было ей тогда… 9 лет. Событие было удивительное для фотографов, прессы, посетителей… Конечно, Насте помогал и наставлял её отец – профессиональный фотограф С.И.Федоренко. Но, что девочка «родилась с фотоаппаратом» было очевидно. Так что написала эту книгу Анастасия Сергеевна со знанием, пониманием дела. Дело – это светопись. А книга эта искренний рассказ о замечательном светописце Евгении Ананьевиче Халдее.
История не знает сослагательных наклонений. Но если бы сегодня, когда Украина находится на переломном этапе своей новейшей истории, на грани гражданской войны, Евгений Халдей был бы на стороне шахтёров Донбасса, солидарен с простыми людьми юго-восточных регионов Незалежной. Вот такая была бы связь времён!
Валерий Никифоров, генеральный директор Объединения «Фотоцентр» (Москва), заслуженный работник культуры Российской Федерации


Фотография Евгения Халдея на фоне Эйфелевой башни подписана дочерью мастера и подарена Валерию Никифорову
Великая Победа в фотографиях Евгения Халдея
Фронтовой фотокорреспондент Евгений Халдей снимал войну от первого до последнего дня. Его фотографии стали знаковыми в истории Великой Отечественной войны: знаменитая фотография «Первый день войны», снятая в Москве 22 июня 1941 года и майская фотография символ Победы 1945 года «Знамя над Рейхстагом». Эти фотографии стали достоянием мировой истории.
В книге «Великая Победа в фотографиях Евгения Халдея» читатели познакомятся с военным периодом творчества великого мастера. В 2012 году в Донецке дочь Евгения Халдея Анна планировала при поддержке местных властей провести большую фотовыставку. Узнав об этом, я решила подготовить небольшой проспект к выставке. К этому времени я издала книгу о Григории Лазаревиче Навричевском — известном донецком фотографе и близком родственнике Евгения Халдея. С Анной Ефимовной в Москве меня познакомила дочь Навричевского Тамила Григорьевна. В Москве Анна Ефимовна положительно оценила мою книгу о Григории Навричевском, которую я передала в Москву, и мы долгое время созванивались и обсуждали содержание будущей книги о её отце. Анна Ефимовна в меру своих возможностей заботится о творческом наследии отца. Когда настало время проводить фотовыставку, донецкие власти отказались, а мой проспект к выставке превратился в полноценную книгу.
Прошло еще пару лет, и я приехала в Москву в феврале 2014 года. Первым делом зашла в гости к моему давнему другу и наставнику во всех вопросах фотографии генеральному директору Объединения «Фотоцентр» Союза журналистов России, заслуженному работнику культуры РФ Валерию Ивановичу Никифорову. По образованию театровед, журналист и галерист Валерий Иванович «окунул» меня в московский океан фотовыставок. Большое ему спасибо за такую нужную просветительскую работу в России и за её пределами в области фотоискусства. Я поняла, что книга о творчестве Халдея обязательно должна появиться на свет.
Я постаралась в этой книге «предоставить» слово самому Евгению Халдею. Большинство текстов, рассказывающих историю их создания фотографий — это прямая речь Евгения Ананьевича. Он сам любил рассказывать свои военные истории. Мне, многие из них, со свойственной эмоциональной окраской рассказывал Григорий Навричевский, легендарный донецкий фотограф.
Я хорошо помню в своем детстве, как мой папа вместе с Василием Кузьмичом Ботыренко устраивал встречи фотографов Донецка в фотостудии «Объектив». Они всегда находили новые темы для таких встреч. Такие творческие вечера проходили весело за накрытым столом, тем более что Василий Кузьмич всегда был душой компании местных фотомастеров. Я всегда внимательно слушала рассказы Григория Лазаревича о его родственнике Евгении Ананьевиче Халдее, и часто приходила к нему в лабораторию посмотреть, как работает настоящий фоторепортер.
Григорий Навричевский со своей семьей были в хороших отношениях с семьей Евгения Халдея. С самим Евгением Ананьевичем они обменивались фотографиями, и эти фотографии дядя Гриша дарил мне. Передо мной открывалась фотолетопись той войны. Мой прадедушка Гвардии старший сержант прошел войну в 4-м Гвардейском Кубанском казачьем кавалерийском Краснознамённом, ордена Ленина, ордена Суворова, ордена Кутузова корпусе. Я всегда представляла его в казачьей шапке на гнедом коне с казачьей шашкой в гуще военных событий.
После смерти Евгения Халдея Григорию Навричевскому передали легендарный фотоаппарат великого мастера. Фотопленка в фотоаппарате осталась не отснятой до конца. Григорий Лазаревич с нескрываемой гордостью показывал мне этот аппарат. Это было очень важно для него. Дядя Гриша подарил мне фотографии, где два товарища фотографировали друг друга на донецких терриконах.

Григорий Навричевский и Евгений Халдей фотографируют друг друга на донецких терриконах. На фото Навричевский

Евгений Халдей

Удостоверения Халдея
Все они — со мной, и мертвые, и живые, — все те, кто завоевал Великую Победу
На этом снимке — три советских воина, имена, которых вошли в историю войны: М. А. Егоров, К. Я. Самсонов и М. В. Кантария. Они стояли со знаменем Победы на Красной площади в день двадцатилетия разгрома фашистской Германии…
Весной 1970 г. в Ростоке (Германская Демократическая Республика) во время рабочего фестиваля экспонировалась моя авторская фотовыставка. За десять дней пятнадцать тысяч жителей северного немецкого города увидели войну, снятую советским фотокорреспондентом.
Но вот наступил день, когда я должен был уезжать в Берлин. Утром я зашел в выставочный зал, попрощаться с героями моих снимков. Я стоял, смотрел — и вдруг явственно услышал шум войны, услышал голоса людей, смотревших на меня с фотографий, вспомнил, о чем они со мной говорили в те годы… А сейчас все они говорили: «Зачем ты нас здесь оставляешь?..»
Нет, нет, они всегда со мной — в моих фотографиях, в моих блокнотах, в моей памяти, в моем сердце.
Вглядитесь в лица этих людей. Это они отстояли нашу страну, это они освободили Европу, разгромили фашистскую Германию. Это они завоевали Победу — рядовые и генералы, юнги и сыны полков, летчики, танкисты, моряки, медсестры — Солдаты Страны Советов.
Я снимал их в Мурманске и Новороссийске, в Керчи и Севастополе, в Румынии и Германии, снимал на кораблях и в окопах, на аэродромах и на подводных лодках.
Я помню их имена и фамилии; помню, как они улыбались, о чем говорили; помню, как они мечтали о Победе. Многих я потом, после войны, разыскал… Многие с войны не вернулись.
Об их смерти я узнавал иногда через несколько дней после нашей встречи, иногда — через десятилетия…
Вдоль тех дорог, по которым они шли, стоят обелиски — мраморные, гранитные, бетонные, деревянные.
Я бывал в деревнях, где из ушедших на фронт не вернулся каждый второй. Снимал у могил коленопреклоненных матерей, отцов, сыновей — снимал, каждый раз переживая горе с человеком, которого видел через видоискатель, каждый раз заново переживал смерть своих друзей-товарищей…
Все они — со мной, и мертвые, и живые, — все те, кто завоевал Великую Победу.
Фото Григория Навричевского
В 1974 году Халдей передал Донецкому краеведческому музею 57 фотографий. В мае 1980 года, в год 35-летия Великой Победы в помещении Донецкого областного краеведческого музея Григорий Навричевский организовал выставку фотографий Евгения Халдея.
Из воспоминаний Льва Бородулина:
— Летом 1992 года, прилетев в Берлин, я сразу направился к Рейхстагу, где закончил войну и с тех пор не бывал. Я был уже почти у цели, как вдруг…увидел Халдея. Он стоял на фоне Бранденбургских ворот с той самой фотографией, которую снял на этом месте в мае 1945-го. Она висела у него на груди. Женя тоже сразу меня узнал и бросился навстречу со словами: «Где только не встретятся два еврея!» Мы обнялись и расцеловались, и только после этого я заметил, что нас снимают кинооператоры. Оказывается, немцы снимали о Жене фильм под названием «Большой фотограф с маленькой лейкой», а тут я неожиданно «влез» в кадр, чему они, впрочем, очень обрадовались: сцена как по заказу, хоть ее и нет в сценарии.
Позднее мы встретились в Израиле, куда Халдей приехал по приглашению местного Союза ветеранов. Его поселили в Тель-Авиве, и мы виделись практически каждый день. Женя мечтал побывать у Стены Плача, я повез его туда и все время был рядом. Надев кипу и подойдя к Стене, он достал из сумки маленький альбом и начал что-то шептать, перелистывая его страницы. Я отошел подальше и решил сделать ему на память фотографию у Стены Плача. Навел объектив, и почувствовал – что-то не то. Подумал, что у меня дрожат руки, сжимающие камеру, а потом понял, что это дрожат женины плечи. Он плакал, держа в руках портрет матери, убитой во время погрома. Пуля погромщика прошила ее насквозь и застряла в теле ее годовалого сына – Жени, которого вытащил с того света местный фельдшер. В этом альбоме, с которым Халдей пришел к Стене Плача. Они были сброшены в шахту живыми вместе с несколькими тысячами других евреев Юзовки.

У Стены Плача Халдей в Иерусалиме. 1993 г. Фото Льва Бородулина

Евгений Халдей в Сан-Франциско 1 февраля 1997 года
В Перпиньяне (Франция), на международном фестивале фотожурналистики во время торжественного финала чествовали двух «патриархов» военной фотографии, двух евреев: Евгения Халдея и американца Джо Розенталя. Поддерживая друг друга, два «патриарха» стояли на сцене, с подвешенными на груди их знаменитыми фотографиями, а переполненный зал, стоя аплодировал им целых четверть часа.
По сюжету фотографии их очень похожи, только у Розенталя: американцы водружают знамя победы на отбитом у японцев острове Иводзиме, у Халдея – его «Знамя Победы» над Рейхстагом в Берлине.
Президент Франции присудил им высшую награду «Рыцарь ордена искусств».
Мгновения, из которых складывается вихрь жизни
Военный фотокорреспондент – человек, который все видит, но не вмешивается в происходящее. Помогает все видеть ему современная техника. Нажимать на современный «спусковой крючок» можно бесконечно, а когда «закончатся патроны», репортер меняет карту памяти и продолжает съемку. Благодаря интернету снимки моментально попадают в компьютер редакции и через всемирную «паутину» их могут смотреть все жители Земли.
А теперь перенесемся в годы войны 1941 – 1945 годов. Про интернет никто не знает, а что такое карта памяти не скажет ни один разведчик. 35-ти миллиметровую фотопленку, прежде чем отснять, нужно её где-то получить, купить, отнять или достать. После этого собственно и начинается творческий процесс на пыльных дорогах войны и полях битв. И все это по-настоящему: под пулями, в непогоду, в холод и жару. И вот «шедевр» снят. Начинается химическое «колдовство». Где найти чистую воду, темную комнату, как соблюсти температурный режим проявки, где достать реактивы, и где без пыли высушить пленку. Для протирки пленки использовали знаменитые «боевые 100 грамм».
Я, почему так детально описывала исторический технологический процесс получения фотокарточки. Фотография действительно физически «рождалась». Её нельзя было увидеть через секунду на мониторе камеры, чтобы как-то подкорректировать свет, экспозицию, точку съемки. Весь «бортовой компьютер» фотокамеры находился отдельно от механической коробки, но всегда был с фоторепортером с собой. Он находился в его голове. Это тот опыт, тот самый «багаж знаний», который накопил фотограф и он всегда, как говорится «под рукой».
О фотосъемке на пленку механическими камерами я сама вспоминаю с приятными оттенками ностальгии. А когда появилась иностранная цветная пленка в Советском Союзе, фотосъемка превращалась в изысканную элитарную охоту. Я даже считала кадры, а потом сматывала пленку, чтобы продолжить снимать в цвете уже в другой день. Так и чередовались кассеты с цветной и черно-белой пленкой. Я научилась снимать без дублей. Другими словами нужно было 100 процентное попадание в цель. Я вспоминаю как дядя Гриша Навричевский, и мой папа стояли перед выбором: снимать на «черняшку» или на «цвет». Позднее они стояли перед выбором: снимать не пленку или цифру. Победила цифра, но настоящие «динозавры» долго сопротивлялись техническому прогрессу, объясняя свое предпочтение пленке тем, что она «дышит», дает глубину и, что настоящее фотографическое искусство может быть только на пленку, и, конечно же, черно-белую.

Слева-направо: Евгений Халдей, Лев Азриель и Григорий Навричевский, 1954 год
Почему я об этом написала. Когда я смотрю фотографии Евгения Халдея, то за каждым снимком вижу не только отдельную историю, а и отдельные особенности технологического процесса. Это нам сейчас не знакомо понятие зернистости, недопроявки или перепроявки, царапин на негативе и отпечатков пальцев на плёночке. Зная особенности истории пленочной фотографии, предлагаю зрителю больше обращать внимание на композицию и на мгновение исторических сюжетов, из которых складывается вихрь жизни.
Когда я училась в школе, мой папа работал фотографом. Дверь моей школы буквально «смотрела» через 30 метров в дверь подвального помещения фотолаборатории «Объектив».
Если Вы, дорогой читатель видели советский фильм «Бриллиантовая рука», то вход в фотолабораторию очень напоминал полуподвальную аптеку «Чиканук» той страны, в которую приехал на экскурсию герой Юрия Никулина. При входе в лабораторию всегда стояли или сидели фотографы и кого-то ждали или курили.
Это был особый мир. Всеми руководил, да и сейчас руководит Василий Кузьмич, человек огромной души и большого сердца. Чтобы понять объемы производства того времени, могу сказать, что в своей работе фотографы не использовали для проявки пленок фотобачки. Для этого в маленькой темной коморке на столе стояли два бака емкостью 50 литров для проявителя и закрепителя, где и проявлялись пленки. Я помогала в темноте папе наматывать отснятые пленки на специальную ленту коррекс и потом все это складывала в первый бак проявителя, а через несколько минут все переправлялось в другой бак, потом просто в руках это переносилось в баки с проточной водой. В проявочную с утра была очередь.
Этот муравейник работников фотоуслуг жил своей жизнью. После школы я приходила в лабораторию, кушала там же в импровизированной столовой и заглядывала в учебники.
Григорий Лазаревич знал все о Евгении Халдее. Он гордился большим проспектом с фотовыставки Евгения Халдея с дарственной надписью самого мастер «Моему приемнику Грише Навричевскому на добрую память с благодарностью. Твой Женя».

Анастасия Федоренко

Автограф Евгения Халдея
1. Евгений Халдей делает портрет Бориса Сафонова на аэродроме Ваенга. Борис Феоктистович Сафонов советский лётчик, герой Великой Отечественной войны, дважды Герой Советского Союза. Первый дважды Герой Советского Союза, заслуживший это звание в ходе Великой Отечественной войны, лучший советский летчик-истребитель 1941 — 1942 годов. Через несколько минут произойдёт налёт немецких самолётов и пулемётная очередь пройдёт в нескольких шагах от фотографа. Самолёт Сафонова Б.Ф. с надписью на борту «За Сталина!» 6 июля 1941.

2. Командир подводной лодки К-21 Северного флота Герой Советского Союза Николай Александрович Лунин. Советская подводная лодка К-21 в Кольском заливе. Незадолго до этого, 5 июля 1942 года, подлодка атаковала сильнейший корабль немецкого флота — линкор «Тирпиц». Было выпущено четыре торпеды; подводники не видели результата атаки, но слышали два сильных взрыва и командир лодки Николай Лунин доложил о торпедировании линкора, что было принято командованием. Однако в немецких документах нет подтверждений тому, что «Тирпиц» в этот день был поврежден.12 ноября 1944 года, во время операции Catechism в корабль попало три 5-тонных бомбы Tallboy: одна отскочила от башенной брони, но две других пробили броню и проделали дыру диаметром в 61 метр в его левом борту и привели к пожару и взрыву в пороховом складе, который оторвал башню «С». В итоге «Тирпиц» затонул к западу от Тромсё, в бухте Хокёйботн, через несколько минут после атаки, унеся с собой на дно 1 000 человек из команды в 1700. ./p..p.

4. После налета немецкой авиации. Мурманск. 1941 годПо количеству и плотности нанесенных по городу бомбовых ударов среди советских городов Мурманск уступает лишь Сталинграду. В результате немецких бомбардировок было уничтожено три четверти городских построек.Это был очень тяжелый плацдарм. В один день 360 тысяч зажигательных бомб фашисты сбросили на Мурманск. И от города практически ничего не осталось — только пепелище и печные трубы. И вот Халдей стоял и снимал эту жуткую картину. И идет старая женщина. Подошла к нему и говорит: «Ну, что же ты, сынок, снимаешь наш позор, нашу беду? Лучше фашистов скорее бейте, тогда и будешь снимать». Это был 41-й год. У Халдея есть похожая фотография: в 45-м году в Берлине на развалинах копошатся уже немецкие старушки../p..p. ./p..p.

5. У каждого фото — своя история. Например, знаменитая фотография «Олень в заполярье». Из тундры пришел олененок, искал укрытия от взрывов. Три года олень Яша жил с бойцами. А когда его в тундру увозили, долго-долго бежал за грузовиками и мычал, плакал. Не понимал, почему его оставляют. Он ведь тоже дитя войны.

6. У Евгения Халдея есть фотография: сбитый фашистский самолет, который упал в сопках. Немецкие летчики успели катапультироваться. Разведчики пошли их искать, и с ними пошел Евгений Халдей. Все отснял, а вечером, когда пришел в комендатуру, видит, там летчики сидят с того сбитого самолета, их допрашивают через переводчика. И вдруг один из пленных вскочил и начал показывать пальцем на Халдея. Тот не понял, спрашивает: «В чем дело?» А фашист отвечает: «Пока ты фотографировал наш сбитый самолет, я стоял позади тебя с финкой. Хотел тебя убить, да испугался, что ты вскрикнешь, и нас сразу найдут». В архиве Халдея есть фотография, как этих пленных немцев ведут с завязанными глазами.

7. Константин Симонов на пути к реке Западная Лица. Карельский фронт, мурманское направление, 1942
О минувшей войне необходимо знать все. Надо знать, и чем была, и с какой безмерной душевной тяжестью были связаны для нас дни отступлений и поражений, и каким безмерным счастьем была для нас победа. Надо знать и о том, каких жертв нам стоила война, какие разрушения она принесла, оставив раны и в душах людей, и на теле земли. В таком вопросе, как этот, не должно быть и не может быть забвения.
У нас, людей пишущих, было одно немаловажное преимущество по сравнению с нашими фронтовыми товарищами фотокорреспондентами, облегчающее нашу последующую работу. Когда мы через много лет после войны писали о ней, мы могли пользоваться не только своими тогдашними записями и заметками, а и своей памятью о войне. Мы – лучше или хуже, но все-таки помнили многое из того, что оставалось не записанным тогда в наши блокноты.
Положение наших фронтовых товарищей фотокорреспондентов оказалось в этом отношении куда сложней. Можно задним числом восстановить на бумаге какой-то запомнившийся эпизод войны или разговор с ее участником. Другое дело – фотокорреспондент. То, что он не снял тогда, в тот день и час, там, на войне, — уже не снимешь – ни через год, ни через тридцать лет.

8. Керчь. Багеровский ров. Григорий Берман над телами жены и детей. Январь 1942.
Фрагмент из «Акта Чрезвычайной Государственной Комиссии о злодеяниях немцев в городе Керчи», представленного на Нюрнбергском процессе под названием «Документ СССР-63»: «…Местом массовой казни гитлеровцы избрали противотанковый ров вблизи деревни Багерово, куда в течение трех дней автомашинами свозились целые семьи обреченных на смерть людей. По приходу Красной Армии в Керчь, в январе 1942 года, при обследовании Багеровского рва было обнаружено, что он на протяжении километра в длину, шириной в 4 метра, глубиной в 2 метра, был переполнен трупами женщин, детей, стариков и подростков. Возле рва были замерзшие лужи крови. Там же валялись детские шапочки, игрушки, ленточки, оторванные пуговицы, перчатки, бутылочки с сосками, ботиночки, галоши вместе с обрубками рук и ног и других частей тела. Все это было забрызгано кровью и мозгами. Фашистские негодяи расстреливали беззащитное население разрывными пулями…» В общей сложности в Багеровском рву было найдено около 7 тысяч трупов.

9. Советские морские пехотинцы устанавливают корабельный гюйс на самой высокой точке Керчи — горе Митридат. Крым.
В ходе Керченско-Феодосийской десантной операции 1941-1942 годов город был освобожден советскими войсками 30 декабря 1941 года. Началось восстановление города в условиях частых налетов немецко-фашистской авиации. 8 мая 1942 года немецко-фашистские войска перешли в наступление против войск Крымского фронта, оборонявшего Крымский полуостров. К 14 мая враг вновь прорвался к Керчи, 16 мая овладел городом, бои в котором продолжались до 19 мая. Часть советских войск укрылась в Аджимушкайских каменоломнях, где вела героическую борьбу с врагом с мая по октябрь 1942 года. В очень сложных условиях была проведена эвакуация советских войск.
С 14 по 20 мая с Керченского полуострова удалось вывезти около 120 тысяч человек. Фашисты проводили в Керчи жестокий террор, в городе и пригородах они уничтожили 15 тыс. советских военнопленных, погибло 14 тысяч мирных жителей и свыше 14 тысяч было увезено на принудительные работы в Германию. Злодеяния фашистов в Керчи были настолько чудовищными, что материалы о них фигурировали на Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками фашистской Германии.
Во время Керченско — Эльтигенской десантной операции 1943 года войскам удалось захватить плацдарм на северо-восточной окраине Керчи, которая вторично освобождена советскими войсками 11 апреля 1944 года. О тяжести и ожесточенности боев при обороне и освобождении Керчи свидетельствует тот факт, что за эти бои 146 человек были удостоены высокого звания Героя Советского Союза, а 21 воинская часть и соединение были удостоены почетного звания «Керченские».
Еще в октябре — ноябре 1943 года немецко — фашистские войска провели насильственную эвакуацию населения Керчи и ее окрестностей, укрывавшихся расстреливали. В момент освобождения в Керчи оказалось только 30 жителей. В результате оккупации и боев Керчь была разрушена, уничтожено 85% жилого фонда. Восстановление Керчи началось с разминирования, за 4 месяца обезврежено около 100 тысяч мин, свыше 80 тысяч снарядов и авиабомб.

10. Вслед за врагом пять дней за пядью пядь
Мы по пятам на Запад шли опять.
На пятый день под яростным огнем
Упал товарищ, к Западу лицом.
Как шел вперед, как умер на бегу,
Так и упал и замер на снегу.
Так широко он руки разбросал,
Как будто разом всю страну обнял.
Мать будет плакать много горьких дней,
Победа сына не воротит ей.
Но сыну было — пусть узнает мать — Лицом на Запад легче умирать. Константин Симонов, 1941

11. Батарея ведет огонь по обороняющимся немецким войскам. Белоруссия, лето 1944 года

12. Освобождение Европы
Звучало это немножко странно — «освобождение Европы». В сводках Информбюро мы привыкли слышать об освобождении наших населенных пунктов и городов на Украине, в Белоруссии, на Черном море. И вот теперь мы стояли у границы с Румынией. Военной карты не было, где-то я нашел старенький географический атлас, вырвал из него соответствующую страницу — и по этой карте ориентировался в Европе.
В августе 1944 г. советские войска вошли на территорию Румынии. Здесь, в Бухаресте, я неожиданно встретил моряка-черноморца — матроса Абдула Вахабова из отряда морской пехоты Цезаря Куникова…
Потом была Болгария: Русе, Ловеч (здесь наш «студебеккер» тысячная толпа жителей приподняла и понесла на руках, здесь мне удалось сделать снимок «Ликующая Болгария»), Старо Тырново и, наконец, София, встречающая Красную Армию от всего сердца, с огромной радостью…
Затем — снова Бухарест, прыжок на специальном связном самолете «У-2» через Трансильванские Альпы, бои на подступах к Белграду. Здесь мы чувствовали теплоту и дружбу жителей и солдат Народно-освободительной армии Югославии, среди которых сражались советские воины. После тяжелых боев мы вступили в освобожденный Белград.
В декабре 1944 г. я уже был в Венгрии, участвовал в освобождении Будапешта.
Потом начались бои за Вену.
Стрелковая часть, с которой я вступал в столицу Австрии, шла через кладбище, где похоронены Штраус, Бетховен…