История создания фильма «Дело было в Пенькове»

Экранизация повести С.Антонова. Сельская мелодрама эпохи «оттепели». Уставший от безделья и скуки тракторист Матвей женится на дочери председателя колхоза, красавице Ларисе. Но в деревню Пеньково приезжает Тоня, новый зоотехник, и, преодолевая недоверие и издевки местных жителей, становится самой популярной личностью.
На село приходит культура, а Матвей вдруг понимает, что влюбился в эту неброскую, но умную и энергичную девушку. Однако это встречает сопротивление и со стороны его супруги, и со стороны местной самогонщицы Алевтины, известной скандалистки…

Есть соблазн истолковать вступительные кадры этого фильма как некий символ. Матвей Морозов (Вячеслав Тихонов) едет в поезде, возвращаясь к себе на родину из тюрьмы. Ведь правда, в ту пору многие возвращались домой из заключения.

На съёмках фильма «Дело было в Пенькове»
Но режиссерская манера Станислава Ростоцкого, свойственная ей прямая и ясная повествователь-ность исключают возможность тонких намеков и замысловатой метафорики. Просто возвращается человек из тюрьмы, куда завела его вполне обычная житейская история, которую и расскажет фильм, в чьем названии как бы содержится зачин этого рассказа. Дело было в Пенькове..
Шел паренек по деревенской улице поздним вечерним часом. Дремала деревня. В клубе-развалюхе клевали носами колхозники, слушая доклад нудного лектора о снах и сновидениях. Скучала среди прочих и председателева дочка Лариса (Светлана Дружинина). Послушала и потихоньку — из клуба, в объятия паренька, целоваться и обещать, что если он, непутевый, помирится с председателем, то сыграют наконец свадьбу. А чуть позже все по той же деревенской улице проедет подвода с новым зоотехником.
Паренек присядет — указать дорогу, заглянет в лицо «начальству» и присвистнет от удивления: зоотехник-то — девушка, кудрявая, застенчивая, городская (Майя Менглет).
Таков зачин обыкновенной и очень типичной сельской драмы. Герой ее, естественно — «первый парень на деревне», красивый, шебутной, задиристый, под баян споет, а коли стих найдет, то и поработает на славу. Невеста у него — соответственно первая девка Не только председателева дочка, но и красавица — статная, повитая косами, с томными очами, гордыми бровями. Царь-девка!

На съёмках фильма «Дело было в Пенькове»

Такой на деревне соперниц быть не может. Разве что появится городская, образованная, в нездешних нарядах. Непохожая, странная — другая. И возьмет она «первого парня» не жаром объятий, не красой, а строгостью повадки и рассказами о чудесах научно-технической революции, что через какие-нибудь десять лет неузнаваемо преобразит Пеньково, упразднив и тяжелый труд, и скуку неинтересной, «бескультурной» жизни.
В обычной сельской драме, рассказанной Ростоцким, есть как бы двоякая притягательность. История эта хороша, во-первых, и своей узнаваемостью, и обычностью любовного треугольника с непременной приезжей городской разлучницей.
Все это, что называется, лежит на поверхности, обеспечивая зрительский интерес самой типологией сюжета. Сюжета, который можно назвать бродячим, расхожим, мифологическим, а значит, как всякий миф, глубоко укорененным в жизни. Но «Дело было в Пенькове» — не рядовой фильм. Он живет сорок лет, не утрачивая зрительской любви и не устаревая. Одною типологией сюжета это обстоятельство не объяснить.

На съёмках фильма «Дело было в Пенькове»
Устарели некоторые детали. Это конечно же грезы об НТР, наивные, как обещание построить коммунизм в ближайшие 20 лет. Это и непременный вездесущий секретарь райкома в простецкой кепке и с отеческой улыбкой, появляющийся за плечом героя в самые ответственные моменты, как бы направляя и благословляя его. Это и обязательный энтузиазм сельских комсомольцев, борющихся с неподатливым председателем колхоза за строительство нового клуба.
А вот председатель-то (Владимир Ратомский) как раз не «устарел». В его невысокой, невидной фигуре, во всем неказистом облике, лишенном величавой начальственной стати, есть подлинность, которая в 57-м году и была тем поистине новым, что принес фильм Ростоцкого. Настоящая новизна была не в белых, дистанционно управляемых тракторах, о которых мечтал простодушный Матвей, слушая рассказы образованной Тони. Новизна была в самой правде жизни, что пробивалась сквозь наработанные экранные нормативы, раздвигая их, утверждаясь спокойно и ненавязчиво.
Правда эта — в самих подробностях деревенского быта, то скудного до убожества, то простодушно уютного — с перинами, настенными ковриками, горами подушек и ситцевыми занавесками. В весенней непролазной распутице, в битых колеях дорог, в самой деревне — с маленькими, покосившимися, словно бы присевшими домишками.


В диковатой простоте отношений, шокирующей интеллигентную ленинградку Тоню. И это убожество, диковатая простота — словом, весь «идиотизм деревенской жизни» в фильме не то что клеймится или осуждается, он просто увиден. Так же как увидена застенчивая красота русской земли, ее неохватность и спокойное величие. И негромкая поэзия деревенских будней, и каждодневный крестьянский труд, показанный без привычного кинематографического пафоса, а просто как обстоятельство места действия.
Эта простая, но необходимая, как глоток свежего воздуха, правда была словно бы разлита в картине Ростоцкого. Она-то и ощущалась в 57-м году как подлинная новация. Так же покоряюще нов был и герой — Матвей Морозов.
Кинематограф той поры смело разрушал стереотипы экранной физиогномики. Парадоксальный на первый взгляд выбор актеров приводил к удивительным результатам. Оказывалось, например, что рабочий паренек с интеллигентской внешностью Алексея Баталова обретал еще большую убедительность.
Что же до Матвея Морозова, то, как известно, роль эта поначалу была предложена Сергею Гурзо, актеру талантливому и чрезвычайно обаятельному. Но что-то заставило режиссера едва ли не в последнюю минуту совершить свой выбор в пользу Вячеслава Тихонова — артиста яркой, утонченной красоты. А красота его в те поры так застила глаза режиссерам, что роли артисту отводились по большей части декоративные, предпочтительно золотопогонные.
– Утвердили меня на эту роль с большим трудом, – вспоминает Вячеслав Тихлнлв – Худсовет был против, говорили, что внешность у меня не типичная для сельского жителя. Хотя я по происхождению из простой рабочей семьи, учился в ремесленном училище, стоял у токарного станка. Я знал, как сыграть тракториста Матвея, мне этот герой был близок.

Из к/ф «Дело было в Пенькове». Екатерина Семёнкина — Огней так много золотых


Ростоцкий все-таки отстоял мою кандидатуру, правда, для съемок мне пришлось чуть-чуть изменить внешность: мне осветлили волосы и выбрили брови, сросшиеся на переносице. Говорили, будто бы такие брови не типичны для деревенского парня. Эта была моя седьмая роль в кино, но первая по значимости: она до сих пор остается моей лучшей ролью.

Более того, режиссер осмелился сломать не просто кинематографический стереотип, но и шире — стереотип общего представления о деревне и колхозе. Он, что называется, снял кавычки с этих понятий, обретших к тому времени вульгарный, ругательный смысл. Не оттого ли так важно было наделить утонченной красотой не горожанку Тоню, но деревенских — Матвея и Ларису.
Между тем новизна главного героя, разумеется, не исчерпывалась лишь впечатляющей наружностью. Матвей Морозов был свободный человек. Не борец за права, но свободный по природе своей. Вячеслав Тихонов точно сыграл саму органику этой свободы. Она и в открытом, словно бы усмехающемся взгляде, в походке и жесте, в непредсказуемости поступка.
На роль жены главного героя Матвея Морозова претендовали и Нонна Мордюкова — законная супруга Вячеслава Тихонова, и Людмила Хитяева.
Но, опять таки, роль красавицы Ларисы — дочки председателя колхоза, которая отчаянно борется за любовь мужа Матвея, — досталась начинающей актрисе Светлане Дружининой. Ходили слухи, что взять Светлану в фильм Ростоцкого упросил опять же Тихонов — мол, у актера с Дружининой был бурный роман.
– Конечно, никакого романа у нас не было, – смеется Светлана Сергеевна. – Со Славой Тихоновым мы не были знакомы до съемок, хотя во ВГИКе учились у одних преподавателей, только в разные годы.
Из воспоминаний Дружининой о С.Ростоцком, режиссере фильма:
— Это мой по-настоящему первый учитель. Я невероятно благодарна Ростоцкому. Он научил меня тому, чему не учат в институте. Он был человеком военной закалки. На войне он потерял ногу, будучи совсем молодым парнишкой.

Дело было в Пенькове
Поэтому он был невероятно рискованным режиссером. У него было какое-то удивительное чутье на то, чтобы выбирать артисток. Когда он мне предложил пробы в «Дело было в Пенькове», для всех это был полный шок. Я — девочка, закончившая балетную школу Большого театра, училась всего один год на актерском факультете.
Меня били палками по ногам, потому что я ходила по первой позиции, а не как все нормальные люди. Поэтому это был общий шок. Нужно отдать ему должное, он научил меня не только риску брать молодых никому не известных артистов, но и удивительно тщательной работе с ними.

Из к/ф «Дело было в Пенькове». Вячеслав Тихонов — От людей на деревне не спрятаться

Любой творческий результат — картина, книга — слепок или образ самого создателя. Вы всегда увидите, что это очень светлое кино, оно относится с любовью и достоинством к каждому отдельному человеку. Идет очень скрытая тема, но она четко прочитывается — отношение мужчины и женщины. Картина, как правило, о любви, о том, как надо находить взаимопонимание.
Претенденток на роль агрономши Тони, в которую влюбляется тракторист Матвей, было море. Пробовалась даже жена Станислава Ростоцкого — актриса Нина Меньшикова.
Выбор же режиссёра пал на Майю Менглет — дочь ведущего артиста Театра сатиры Георгия Менглета. Для Майи это была первая попытка сняться в кино, поэтому на успех проб девушка не рассчитывала.
Майя Менглет вспоминает: «… я поехала на студию Горького, и тогда знаете, модно было, чемоданчик с железными уголками, и вот шла проба, Вячеслав Васильевич Тихонов пробовался с какой-то актрисой, и я так на этом чемоданчике пристроилась где-то у стеночки, очень скромно, села на него и во все глаза, так сказать, стала пялиться и смотреть, и наблюдать, что там происходит.

И вот потом режиссер Ростоцкий сказал, что я бы мог тебе уже пробу не делать, потому что я видел, как ты реагируешь, как ты непосредственна, и как ты, так сказать, наивна в чем-то, что это именно, мне показалось, что ты именно та Тоня, которая должна быть у меня в картине».
Многие сомневались в выборе Ростоцкого. Не верили, что Тихонов и Дружинина смогут сыграть деревенских парня и девушку. А что уж говорить о Майе Менглет! У начинающей актрисы действительно поначалу мало что получалось. Дело в том, что одновременно со съемками она репетировала с Олегом Ефремовым роль в дипломном спектакле.
Роли были совершенно разными, и Майя порой не успевала перестраиваться. «И вот приходила на репетицию, Ефремов говорил: «Майя, что с тобой, что ты такая скованная, куда все девалось то, что мы вчера нашли». Приходила на съемку, Ростоцкий говорил: «Майя, да что ж такая разбеша, да что ж такое…» — вспоминала Майя Георгиевна.
К счастью, Станислав Ростоцкий не слушал советчиков, он продолжал верить в Майю, как оказалось, не зря…
Съемки фильма происходили в деревне в Подмосковье под Клином. Актеры здесь жили, ходили в той одежде, в которой снимались, и все это способствовало быстрейшему вживанию в роль. Со временем местные жители стали полностью отождествлять их с персонажами фильма, порой забывая, что перед ними столичные артисты. Наверное, именно в такой атмосфере и рождаются настоящие шедевры…

Первая главная роль Майи Менглет в кино оказалась поистине триумфальной. Зрители с восторгом приняли фильм, искренне сочувствуя его героям. Еще недавно никому не известная актриса в один миг стала всенародно популярной. Портреты Майи Менглет можно было увидеть на многочисленных афишах, на открытках, продававшихся в киосках «Союзпечати».
Дошло до того, что в одной из российских телепрограмм у отца Майи Менглет, известного народного артиста СССР Георгия Менглета как-то спросили: «Скажите, а вы имеете отношение к той знаменитой Майе Менглет?»
К счастью, Майя оказалась внутренне готова к этому потоку славы. Она признавалась: «Ну я понимала, я человек, тоже немножко обладающий юмором, я понимала, что, конечно, кино приносит шквал славы, иногда это совершенно незаконно бывает, и это не значит, что ты, так сказать, хороший актер или уже маститый актер, но иногда человек молодой и может и не вынести этого груза славы, может надломиться и задрать нос, это искалечит всю дальнейшую судьбу, но у меня, к счастью, такого не произошло».
Песни, которые потом так полюбились зрителю, для фильма написали композитор Кирилл Молчанов (отец телеведущего Владимира Молчанова) и поэт Николай Доризо.
– Помню, когда я написал «Огней так много золотых…», никто из композиторов не хотел сочинить музыку на эти стихи, – вспоминает Николай Константинович. – Мне говорили, что песня эта аморальная, ну как можно полюбить женатого?! Поэтому я вовсе не вспомнил про этот текст, когда приступил к работе над фильмом.

Мы уже написали с Молчановым «От людей на деревне не спрятаться». И вот однажды, когда съемки фильма уже закончились, я проснулся около пяти часов утра, как будто кто-то толкнул меня в бок. «Огней так много золотых…» словно специально написана для фильма!» В тот же день я встретился с Кириллом Молчановым.
Он сначала повозмущался, мол, поздновато пришел, а потом сел за фортепиано и тут же заиграл мелодию. Мы оба были в восторге и в таком состоянии поехали на киностудию им. Горького, чтобы показать песню режиссеру Станиславу Ростоцкому. Выслушав нас, Ростоцкий сказал, что песня, конечно, хорошая, но съемки завершены, и фильм ему уже не принадлежит.
А через день раздался звонок директора киностудии: «Что вы за песню написали? Вся студия ее поет. Хотя бы мне напели». Уговаривать нас с Кириллом не пришлось. Причем мы даже не успели допеть, как директор, прервав нас, воскликнул: «Волей, данной мне Богом и ЦК, переношу сроки сдачи фильма». Специально для этой песни был доснят сюжет.
Так она, словно человек, вскочивший на ходу в уходящий трамвай, попала в кинофильм.
В общем-то безобидная мелодрама вышла на экраны не сразу. Поначалу фильм восемь месяцев пылился на полке: цензоры посчитали, что в нем неправильно показывается жизнь колхозников.

Затем все-таки сделали десять копий — для показа в узком кругу. «Узкий круг» — партийные боссы, которые любили смотреть новые советские фильмы на дачах, — пришел от ленты в полный восторг, и отмашка «К показу годен!» была дана.
А у режиссера Станислава Ростоцкого возникла новая проблема. Его буквально засыпали письмами с просьбами, а то и угрозами изменить финал фильма: «Сделайте так, чтобы Матвей не возвращался к жене и они с Тоней были вместе!» — умоляли зрители.
Ростоцкий долго сомневался. Однако потом решил оставить все как есть. «У этого фильма не может быть другого финала, — объяснял режиссер. — Потому что финала у него нет вовсе. Подобные истории были и будут случаться всегда. Так что пусть каждый сам додумывает судьбу героев, а я умываю руки».
Ведь никакого «дела» в Пенькове бы и не было, окажись на месте Матвея, допустим, тракторист Зефиров (Юрий Медведев) — образцовый передовик, готовый послушно стушеваться и в правлении колхоза, и перед заезжим корреспондентом. Кстати, в этом тоже была новизна фильма, рискнувшего предложить в герои не передовика труда, но парня, которого в первом же эпизоде председатель называет колхозным сорняком.
Фильм словно бы спешит аттестовать Матвея как человека, ни с какой стороны в герои не годящегося. Он и петуха соседского водкой опоил, и председателю грубит, и из колхоза обещает уйти — «дайте только справку», и трактор ломает из глупого удальства. Разумеется, таких сорвиголов и до Матвея мы в кино немало видывали. Для них существовали хорошо налаженные драматургические меры превращения баламута и сорняка в героя-передовика. Перековывались они в ударном труде и подчинении партийному руководству и, перебесившись, возвращались «в ряды».


Матвей же Морозов в ряды становиться не мог и не собирался. В трудовом подвиге не перековывался, а если и работал хорошо, то опять же по органической крестьянской потребности в труде. Энтузиазму комсомольскому не поддавался, и пока молодежь согласно и весело строила новый клуб, скучал в сторонке, как бы даже с вызовом — покачивался на качелях в нарочито щегольском белом шарфике, заложив для наглядности руки в карманы.
В этом вызове, позерстве, в том, что работал для клуба — «болты резал и скобы гнул» — тайно и один, была все же не только глупая мальчишеская гордость, но, пусть стихийное, пусть неумелое, отстаивание свободы. Свободы участия и неучастия, свободы поступка. А любовная история вырастала в настоящую драму оттого, что влюблялся женатый Матвей в девушку Тоню не трусливо и воровато, а широко, безоглядно.
Как умели снимать любовь в 50-х годах! Без унылого словоблудия, утвердившегося в любовных сюжетах конца 60-х. Без наглой «сексуальной» обнаженности, наступившей широким фронтом на экраны 90-х. Как ни заголяйся, а чтобы сыграть такую томительную, опаляющую страсть, какую играет Тихонов в фильме Ростоцкого, нужно быть прежде всего хорошим актером
К тому же любовь эта ни во что конкретное не выливается. Того, что принято называть романом, в фильме в общем-то и нет. Разве что взгляды, зовущие, ласковые. Горячие, но вполне целомудренные слова Песня, нескрываемо обращенная с клубной сцены к ней: «Но не бойся, тебя не обидим мы». Да единственный поцелуй. Однако же, как все в той же Матвеевой песне поется, «От людей, на деревне не спрятаться».

И любовь Матвея, и ответное чувство Тони — ни для кого в Пенькове не секрет. Поэтому приходится девушке выслушать от председателя хоть и не злые, но прямые и неприятные слова. Ларисе — страдать, по-деревенски открыто и грубовато, с обидными в Тонин адрес словами, со злыми частушками, отчаянно пропетыми все с той же клубной сцены.
Не обойдется, конечно, и без «злодейки» — самогонщицы и сплетницы Алевтины (Валентина Телегина), умело разжигающей в Ларисе ненависть к разлучнице и в конце концов подсунувшей ядовитую травку, чтобы «змею извести». Но Лариса отступит в последнюю минуту от страшного своего намерения. А Матвей, недолго думая, сам учинит над Алевтиной суд и расправу, заслав ее «на зимовку» в погреб. За что соответственно и получит срок.
Финал картины возвращает нас к поезду, в котором едет вернувшийся Матвей. Подойдя к родному своему Пенькову, он увидит новые белые фермы, новые детские ясли. Тоню, требующую у председателя — на этот раз — стадион. Иван Саввич отбивается из последних сил, бормоча: «Не будет стадиона». Тоня же утверждает: «Будет!» Будет, конечно. «Возрождение села» идет полным ходом. Вот и повзрослевший Матвей вернулся в преобразившееся Пеньково. На этой счастливой ноте, кажется, все бы могло закончиться.

Однако же Матвей проходит сквозь это новое, не останавливаясь, к старой своей избе. Потому что все главное — здесь. Малыш, ковыляющий за деревянной лошадкой. Жена, вышедшая на крыльцо с детскими башмачками в руке и опустившаяся на ступеньки, обессилев от счастливых слез. Матвей опустится с нею рядом, прижимая к себе сынишку. И вдруг окажется, что через все жаркие перипетии любовной драмы, через борьбу «старого и нового» фильм устремлялся к этой финальной сцене — потому что именно здесь центр и сердцевина жизни, ее сокровенный смысл.
Теперь, на расстоянии времени, стало очевидным, что главным событием в русской культурной жизни 50-х годов было явление так называемой деревенской прозы. К ней принадлежит и повесть Сергея Антонова, по которой поставлено «Дело было в Пенькове».
Проза эта, кроме многого прочего, объясняла, что именно крестьянство с его многовековой укорененностью в «почве», с конкретной предметностью его труда и жизни не просто выбить из уклада, увести цветистыми и беспредметными обещаниями в «светлое» будущее от «темного» настоящего. Поэтому именно по крестьянству с особой беспощадностью проехалось красное колесо.
Один из последних сокрушительных ударов будет нанесен деревне как раз в 50-е годы попыткой «влить новое вино в старые мехи». Укрупнение колхозов окончательно разрушит старую деревню. И от новых ферм, стадионов и клубов потянутся в город такие пареньки, как Матвей, чтобы потеряться в нем навсегда и безвозвратно.
Оттого, по-видимому, так трогают сердце финальные кадры «Дела…». Счастливая улыбка героя, шапка, брошенная в небо, и само это небо, вольно раскинувшееся над живой пока деревней, надеющейся и защищающейся из последних сил.