Британский дипломат и русская революция...

Советник английского посольства Фрэнсис Линдли провел в России с 1915-го по 1919 год. Он оставил дневники об этом времени.
Из них видно, что Февральская революция была спонтанной; чтобы спасти Восточный фронт, Антанта предлагала Керенскому частичную демобилизацию; Ленина он считал «хозяином земли русской».

(Барон Фрэнсис Линдли)
Барон Фрэнсис Линдли приехал в Россию летом 1915 года в должности советника посольства Великобритании. Посол Бьюкенен рекомендовал Линдли в качестве своего преемника зимой 1917 года, когда вопрос об отъезде посла на родину был уже решён. В январе 1917 года Линдли де-факто стал поверенным в делах Англии в России, хотя соответствующих документов новой власти он так и не вручил (впоследствии это породило среди историков разноголосицу насчет его официального статуса). В новой должности Линдли пробыл до весны 1919 года.
Воспоминания о службе в России Линдли начал писать в 1930-е годы, опираясь на собственные дневниковые записи. Закончил уже после Второй мировой войны. Опубликовать их он не успел: лишь начал читать и править машинописный вариант. Только в 1994 году, спустя более четырех десятков лет, его внук, сэр Кэсвик передал рукопись своего деда на хранение в Русский архив Университета Лидса.
Описание Февральской революции Линдли начал с её внешних проявлений: «27 февраля снова открылось заседание Думы. Впервые на улицах были казаки, военные патрули и пулемёты. Несколькими днями позже прошли воистину грандиозные стачки. Трамваи были опрокинуты, а толпы народа наводнили улицы. Ситуация с едой ухудшалась, и публика день ото дня становилась всё более отчаянной. Появились красные флаги. Вокруг стреляли и убивали людей». Вдумываясь в причины народных волнений, Линдли заключил, что возникли они стихийно вследствие непродуманной внутренней политики и отсутствия ответственных министров, имеющих «доверие Думы и свободу действия».

Линдли уделил внимание основной движущей силе революции в столице – «запасным полкам», как он назвал запасные батальоны гвардейских полков. «Никакое компетентное правительство не оставило бы Петроград, переполненный «запасными» солдатами, только что призванными из своих деревень, лишённый надёжных отрядов, присутствие которых могло бы восстановить порядок. Таково моё впечатление, но если основы дисциплины и порядка были уничтожены, события должны были развиваться так, как они и случились».
Заключая раздел о Февральской революции дипломат сделал вывод: «Она разразилась случайно, как результат хлебного бунта, а не как результат хорошо спланированного заговора – хотя, без сомнения, в России было очень много революционеров».
Линдли с особым вниманием следил за противостоянием Временного правительства и Петроградского Совета. Вот как оно виделось ему: «Следующие несколько месяцев были заняты непрерывной борьбой между Временным правительством – то во главе с князем Львовым и с Милюковым в качестве министра иностранных дел, то во главе с Керенским и Терещенко в качестве министра финансов, – признанного союзниками, и Петроградским Советом со штаб-квартирой в Смольном, бывшей семинарии для юных леди. Хотя борьба за власть клонилась, как временами казалось, в сторону правительства, оптимизм которого никогда не ослабевал, Совет упорно продвигался вперед, пока не добился господства над армией. И в точности как Совет постепенно брал верх над правительством, так большевистские элементы в Совете постепенно брали верх над сторонниками умеренных мер».

События 3 июля 1917 года Линдли назвал «неудачным восстанием большевиков» и сообщил о нём мимоходом, как о чем-то незначительном.
Зато Корниловскому мятежу он уделил существенно больше внимания. «10 сентября получил вести, что кавалерия Корнилова движется на Петроград, чтобы утвердить его диктатором, каковым он себя объявил. Правительство полагает, что на его стороне большая часть петроградских солдат, и намеревается сопротивляться. Большевики не поддерживают ни ту, ни другую сторону и осуждают обе.
На первый взгляд кажется, что Корнилов сошел с ума, предупреждая правительство о своих намерениях. Его солдаты только в Луге, в девяноста милях отсюда, и на его стороне может быть лишь очень небольшой процент войск. Если он победит, я не думаю, что он когда-либо овладеет ситуацией. Если он проиграет, нам будет гораздо хуже, чем было прежде.
Собрание дипломатического корпуса началось в 5 вечера. Я был там. Все решили оставаться в Петрограде; Терещенко просил посла уехать. Скавениус, датчанин, сказал, что он долго не беспокоился о происходящем и у него нет русской охраны миссии. Затем было собрание союзных представителей, на котором Нуланс, француз, составил предложение о посредничестве между правительством и Корниловым.
Решили поднять всех наших людей из Царского и других мест, чтобы сформировать охрану и организовать пароходы. Была запланирована оборона посольств силами персонала и охраны из русских солдат и юнкеров. Мы начали строить серьёзные планы защиты нашего посольства, привлекая для охраны русских солдат. Было даже предложено вызвать две наши подводные лодки в реку и поставить их напротив посольства.
Впрочем на русскую охрану было мало надежды. Как мера защиты от грабежей несколько юнкеров были расквартированы в моём доме и в посольстве, но они разделяли русскую слабость к крепким напиткам и однажды исчезли, мы были рады их уходу».

Красной линией через мемуары Линдли прошла тема русской армии. В 1915 году он приложил немало сил для вооружения этой огромной армады, добывая винтовки по всему миру. Он курировал поставку военных грузов через северную часть Финляндии.
Далее автор с горечью описывает, как большевистская агитация свела на нет все усилия союзников по сохранению боеспособности русской армии и удержании ее на позициях. «Дисциплина исчезла, солдаты стремились в тыл, не делая ни единого выстрела. Их бегство ускоряли большевистские слухи о том, что идет передел земли и им лучше поторопиться, чтобы успеть к этому. Что же касается моих собственных взглядов того времени, то я думал, что первое дело, которое необходимо было сделать, – это демобилизовать из армии всех, кому было больше 35 лет. Было ясно, что надеяться на возможное наступление не стоит».
Суждение о Ленине появляется после описания Октябрьского переворота: «7 ноября свершилось долго ожидавшееся большевистское восстание, после чего был создан Военно-Революционный комитет – как открытое противодействие правительству.
10 ноября Ленин сформировал свое правительство комиссаров. Переворот не был повторением стихийной мартовской революции. Он был тщательно спланирован, было мало беспорядочной езды на автомобилях, которую мы видели прежде. Пикеты красногвардейцев, солдат и матросов были установлены по всему городу, и с иностранцами обращались с подчеркнутым уважением. Большевики осознали, что дальнейший беспорядок вызовет у населения отвращение к их власти. Строжайшие меры были приняты и против грабителей».
Следствием нового порядка стал вывод автора, характеризующий нового правителя России: «Люди спокойны, благоразумны и восхищены руководством Ленина. Инстинктивно они чувствовали, что имеют хозяина».

В качестве антипода Ленину британский дипломат рисует Керенского как политика-неудачника. «Большевики повсюду среди рабочих завоевывают позиции, для захвата всего, что возможно. Подобно всем социалистам в схожих ситуациях, он предпочел лояльность своей партии благу своей страны. Это был конец его карьеры».
Линдли вспоминает приезд английских социалистов к своим идейным братьям (эсерам и меньшевикам) во время правления Временного правительства.
«В апреле сюда прибыли первые представители британских рабочих – О’Грейди и Уилл Торн. Честные, порядочные рабочие люди, они не имели ничего общего с интеллектуальными теоретиками, и спорили с ними час за часом. После одного из таких занятий они пришли в мою комнату и, освежившись виски с содовой, дали выход самому бранному описанию своих российских коллег: «A lot of body seeds, my dear chap» (Грубое простонародное выражение: «Слишком много (словесной) спермы, мой дорогой приятель», – сказал Торн».
События, связанные с разгоном Учредительного собрания не оставили заметного следа в памяти Линдли. Он уделил им всего один абзац, видимо посчитав это местной, чисто российской проблемой: «Учредительное Собрание было избрано, и союзные представители оказались весьма озадачены, как к этому должным образом относиться. Следует ли нам выпустить манифест в его поддержку, или нам надлежит подождать событий? Как обычно, мы выбрали второе. Наша предосторожность, казалось, была оправдана, когда Чернов, вновь избранный председатель, открыл заседание пламенной речью. Были процессии в поддержку Собрания, много стреляли на улицах, что привело к нескольким сотням человеческих жертв и разгону Собрания Советами. Признаюсь, я думал, что этот шаг их погубит; поскольку идея Учредительного собрания захватила страну и порождала самые смелые надежды, так же, как немного позже – советский лозунг «электрификации». Но события показали, что я был неправ, а политика коммунистов оказалась абсолютно правильной».